Бремя колокольчиков
Шрифт:
– У нас?!!! Тварь! Думаешь, я не знаю, какие у тебя чувства возникают и к скольким! Ты же ни одну несчастную и симпатичную не обошёл! Умеешь ты утешить... Вернее влезть в душу, охмурить и использовать побитых жизнью баб! Даже на исповеди себе любовниц цеплял!!! Катя, Настя, Вика... Сколько их было уже, а?!!!
– Так! Вот это ты уже все границы переходишь! Сам жену довёл до такого: из патриархии вылетел, без работы сидел, в Крым свалил, а теперь ещё и про грехи мои здесь орешь, перед Светой меня позоришь! Лузер! Интеллигент хренов, жид! Вас вообще в сан посвящать нельзя, только зло несёте!
Краем глаза
– Прекратите!!!
Она подбежала к Андрею, взялась за подбородок и подняла его лицо
вверх.
– Это правда?! Про Кать и Вик этих? Ты же мне говорил, что до этого жене не изменял, что это особенное... у нас...
– Понимаешь... Всё сложнее, чем ты думаешь... Г олова у меня болит...
– Кобель, пошёл отсюда! Все вы уроды!
– разъярилась Света, и, схватив с вешалки одежду Андрея, бросила её на пол под ноги любовнику.
– Пошёл вон отсюда!
– Да ну вас, бешеные...
– буркнул тот, держась одной рукой за голову, а второй подбирая вещи.
Он вышел в коридор, надел ботинки.
– Адью, психи! Скажите спасибо, что ментов не вызвал!
– крикнул он и хлопнул дверью.
– А ты зачем приехал?! Кто тебя ждал?! Что тебе ещё нужно!
– накинулась, бившаяся в истерике Света, на мужа.
– Ты всю, всю жизнь мне испортил! Я могла музыкой заниматься, понимаешь?! А я на пелёнки эти сраные всю душу извела! Тебя всё обслуживала, детей твоих, а ты - всё в церковь, да в церковь! И что она тебе дала?! На фиг выкинула, и дочь мою вы погубили... Хотела немного женского счастья, и вот...
Её всю трясло, она начала вдруг колотить руками по стене. Глеб оттащил её и снова усадил.
– Ты всё на стимуляторах?
– А тебе-то что?!
– Феназепам долбани, сейчас я найду... где-то был у нас... тебе легче станет.
– Мне легче не станет, слышишь?! Ни-ко-гда!
– кричала она, но таблетки всё-таки выпила. Стакан с водой дрожал у неё в руке.
Глеб отвёл жену обратно в спальню и уложил. В углу валялись носки отца Андрея.
К вечеру Света проснулась, встала. Глеб сидел на кухне, перед ним стояла початая бутылка крымского портвейна. Света присела на стул и откинулась на спинку.
– Что-то не идёт вино, - хриплым голосом сказал Глеб, - чай будешь?
– Как хочешь...
– Это не ответ... Ладно, заварю.
Поставив на огонь чайник, Глеб сел напротив Светы. Та сгорбилась на стуле. Утончённая, с длинными пальцами, кисть бывшей пианистки бессильно легла на стол.
– Мать твоя звонила. Дети у неё, всё нормально... Я не знал, что ты их к ней отправила на всю неделю...
– А что ты вообще знал? За все эти годы?
– она говорила вяло, словно через силу. Истерика сменилась полной апатией.
– И что получила я? Ты жил, как хотел, а я бросила всё. Пыталась жить семьёй... Деградировала, конечно... не читала ничего... от усталости сериалы
Чайник засвистел, Глеб встал его заварить. Под ногой хрустнул мелкий осколок стекла разбитой об голову Андрея бутылки. Света продолжала.
– А я всё ждала, когда станет лучше. Ты всё обещал, призывал терпеть. А потом - всё вообще рухнуло... Девочка моя! Куда я без неё? Она любимая была...
– Не говори так, у тебя... у нас... ещё двое детей.
– Ну и что? А я без неё не могу? Понимаешь? Да что ты вообще когда- нибудь понимал, кроме своего богословия и церковного всего этого? Чем жил? Зачем семью завёл? Только для удовольствия? Потому что надо было?... ладно... мне это всё уже не интересно теперь... Пусто всё и бесполезно... хотелось жизни нормальной, показалось на секунду, что с Андреем это возможно... что выход такой... а он тоже подонок самовлюблённый оказался...
Глеб, молча, налил ей и себе чай. Света продолжала, делая большие паузы.
– Всё я понимала про него - не дура! Хоть и книг лет десять уже не читала, кроме детских вслух... Но хотелось верить... Таблетки ещё эти... стимуляторы... Впрочем, не в них, конечно, дело... Да нет, я всё-таки дура, что не говори...
Она медленно встала, достала с полки пачку сигарет, зажигалку. Курить Света бросила при первой беременности. Пятнадцать лет спустя, когда заболела дочь, снова закурила. Глеб начал было что-то говорить, но жена его перебила.
– Только, не начинай опять про наше прошлое: Питер, Гаую и всё такое... Глупо и тошно об этом слушать... Хотя, я понимаю, что больше тебе сказать нечего... Ну, разве ещё что-нибудь христианско-утешительное мог бы, но это будет ещё пошлее...
– Она несколько раз глубоко затянулась и продолжила.
– Теперь я одна хочу... разобраться... стать снова собой... если смогу... И я тебя прошу: исчезни, а? Я серьёзно. Я понимаю, это твоя квартира, но... исчезни, будь хоть ты человеком...
– Меня отец Сергий в гости звал, мы созванивались сегодня... Я тогда с ночёвкой к нему... Потом поговорим ещё...
Он шёл по предновогодней Москве. Чистый падающий снег ощущался всей обнажённостью души, как будто падал прямо в неё, остужая боль...
«Но вот выпал снег, и я опять не знаю кто я», - всплыло в его голове.
Остановился, поднял лицо вверх, подставил его снежинкам. Конечно, что ему ещё остаётся? Туда, обратно в провинцию, где принимал сан. Дадут приход снова в деревне, наверное... и отец Глеб начнёт всё сначала... Это была хотя бы дорога, а не тупик. Значит надо идти по ней.
Снова вместе
Слепой не увидел, как море над лесом В стакане пылало у водки-реки,
А в лодке сидели два пьяных балбеса И в сторону леса по небу гребли.
Хвост и АукцЫон, «Слепой».
– Не, ну как ты можешь так ездить? Не в деревне ж теперь, тут менты, штрафы высокие, а в нашем положении чем их платить?
– Ты, Глеб, попом-то сколько? Лет десять уже? Или больше? А всё рассуждаешь, как алтарник-первогодка. Это кто ж батюшку штрафовать будет? У нас же полный набор магических инструментов, покруче, чем у Гарри Поттера.