Британский лев на Босфоре

Пелена спала с глаз царских сановников. Бруннов не в состоянии был исполнить полученное предписание: «Вы должны сделать все возможное для усиления изоляции франции и срыва новых переговоров». 13 июля 1841 г. Конвенция о проливах была переоформлена с участием франции.

Пальмерстон одержал верх по всей линии, опираясь на экономическое, финансовое и морское могущество Великобритании. Что мог противопоставить царизм потоку товаров из Англии, соблазнам ее рынка, неиссякаемым денежным ресурсам, привлекательной для турецких реформаторов конституционной системе? Для спасения султана не понадобился русский десант в Малой Азии. Британия утвердилась на первых позициях в Османской империи. Сколько бы ни завораживали царя придворные льстецы, заверяя, будто Проливы заперты с двух сторон, на самом деле дверь в Черное море могла быть распахнута в нужное время клиентом — что и произошло еще до официального объявления Крымской войны. Самодержавие проиграло по всем статьям, не сумев удержать даже существовавшую сферу влияния.

По ходу дел были обузданы и давно беспокоившие британский кабинет экспансионистские замашки июльской монархии в Восточном Средиземноморье. Французы вернулись с черного хода в «концерт» и какое-то время вели себя смирно. Антанта с Великобританией была восстановлена, — без всякой взаимной сердечности, а по трезвому политическому расчету и при явном британском преобладании, а. вместе с нею и тот баланс сил, нарушить который так опасались оппоненты Пальмерстона в кабинете.

Долго упиваться успехом Паму не пришлось. Превратности настроений избирателей привели правительство графа Мелборна к отставке, и на долгих пять лет лорд Джон очутился в оппозиции. В очереди к власти виги стояли до июня 1846 г., когда кабинет сформировал Джон Рассел. Пальмерстон, уже без споров и соперничества, занял в нем привычное кресло руководителя внешнеполитического ведомства. До прокатившейся по всей Европе революции оставалось полтора года…

А пока что Пам оказался перед необходимостью налаживать отношения с королевой.

Виктория вступила на трон Британии в 1837 г. 18 лет от роду — мужская ветвь Ганноверской династии прервалась. Мало кто помнит сейчас первое имя принцессы — Александрина, которое дано было в честь русского царя, — память о совместной борьбе с Наполеоном еще чтилась в королевском доме. Существует и другая версия появления имени. Сыновья короля Георга III славились своим мотовством и беспутством. Не был исключением и герцог Кентский. Состояние он промотал, средств, получаемых по цивильному листу, недоставало для содержания многочисленных (десять!) внебрачных детей. Да и пришло время остепениться, подыскав себе супругу в одном из многочисленных немецких княжеских домов. Александр I, которому герцог пожаловался на свои невзгоды, пожертвовал ему тысячу золотых, чтобы было на что путешествовать в поисках невесты. Отсюда — и имя дочери. Правда, носительница его трогательных воспоминаний о своем появлении на свет сохранить не пожелала. В последний раз имя Александрина промелькнуло при коронации, а затем было предано забвению. Монархиня Британских островов, Канады, Австралии, Индии именовалась только Викторией. И расставанье с первым именем как бы символизировало полный отказ от сотрудничества с Россией: Виктория на протяжении почти шестидесяти пяти лет своего царствования разделяла воинственно русофобские взгляды.

Казалось бы, альянс на этой почве с Пальмерстоном мог быть полным. Этого не случилось. Виктория отличалась твердым характером, упрямством и была высокого мнения о королевских прерогативах. Слишком самостоятельных и не оказавших ей должного почтения министров, — а Пальмерстон, несомненно, относился к этому разряду, — она не жаловала. Употребляя выражение М. Е. Салтыкова-Щедрина, премьеры и члены кабинетов делились у нее на любимчиков и постылых. В первых числились Мелборн и Дизраэли; к постылым относились Пальмерстон и Гладстон. Конечно, распустить кабинет мановением своей руки Виктория не могла; но влиять на подбор министров она пыталась, и не без успеха. Впервые свои коготки юная монархиня выпустила в 1839 г. в связи с так называемым делом о фрейлинах («леди спальни» в английском варианте). Сэр Роберт Пил и герцог Веллингтон, формируя кабинет и желая перекрыть каналы воздействия либералов на королеву, решили обновить ее окружение и заменить «вигских фрейлин» «торийскими». Но тут коса нашла на камень, Виктория наотрез отказалась сменить придворный персонал; «железный герцог» отступил; кабинет так и не приступил к работе й ушел в отставку.

Политическую школу Виктория прошла под руководством бельгийского короля Леопольда, бывшего до своего избрания на престол членом британского королевского дома. Выйдя замуж за принца Альберта Саксен-Кобургского, королева приобрела еще одного советника. Альберт в избытке обладал тем свойством, которое у людей рангом пониже именуется графоманией. Его любимым занятием было составление обширных записок по внешнеполитическим вопросам. А для этого требовалась информация, постоянная, обширная, детальная, которую властный и привыкший к самостоятельности Пальмерстон поставлял неаккуратно и с пробелами. Не раз ему приходилось приносить извинения за невольные, как он уверял, упущения. Обида на него в Балморале не проходила, подогреваемая вошедшей у министра в плоть и кровь привычкой опаздывать — однажды он ухитрился задержать на час королевский обед…

Но все это были мелочи жизни. Крупные потрясения принесла революция 1848 г. Пальмерстон вполне искренно отмежевывался от всякой причастности к ней: «Предположить, что какое-либо правительство Англии может способствовать революционному движению где-либо в мире… значит проявлять невежество и глупость в такой степени, в которой, я полагаю, нельзя обвинить ни одного общественного деятеля». Зарубежным государям он подавал советы — привести свой дом в порядок (в смысле политическом), пойдя на уступки подданным, пока те еще не взбунтовались. В январе 1848 г. он направил циркулярную инструкцию британским представителям в Италии (напомним, что на Апеннинском полуострове насчитывалось тогда семь государств): «Руководство в деле реформ и улучшений пока еще не находится в руках суверенов; но сейчас для них уже слишком поздно сопротивляться разумному прогрессу, противодействие умеренным пожеланиям неизбежно приведет к необходимости уступок непреодолимым требованиям».

Гласом вопиющего в пустыне этот призыв назвать нельзя, ибо потонул он не в тишине, а в могучих раскатах революционной бури. Италия, Франция, Германия Австрийская монархия и Дунайские княжества стали ее ареной.

Пальмерстон поспешил протянуть Петербургу ветвь мира: «Ныне мы — две единственные державы в Европе (не считая Бельгии), что стоят непоколебимо, и мы должны взирать друг на друга с доверием», — инструктировал он посла в Петербурге. И Пальмерстон словом, а косвенно и делом, помог царизму выступить в роли жандарма Европы.

Что касается надежности двух «оплотов порядка», то тут министр выдавал желаемое за действительность. На Россию обрушивалась одна беда за другой: засуха, голод, эпидемии, пожары. Солнце выжгло хлеба в Поволжье, Черноземной полосе, в Приуралье и на Украине. Огонь нанес страшный ущерб Пензе, Харькову, Орлу, Самаре, Казани. От холеры погибло 700 тыс. человек. Корпус жандармов доносил о росте числа «бунтов» в деревнях и «необыкновенном упорстве неповиновавшихся», усмиряемых прикладом и розгами, а то и пулями. Финансы находились в критическом состоянии, и Николай I в тревоге писал фельдмаршалу И. Ф. Паскевичу в Варшаву: «Теперь скоро время к сметам, и это меня сильно беспокоит, не знаю, право, как выпутаемся…»

В Англии достигло апогея первое в мире организованное рабочее движение чартистов. В апреле в палату общин была представлена их третья петиция с требованием коренной демократизации избирательной системы. Под ней стояло почти 2 млн. подписей. Чтобы воспрепятствовать готовившейся грандиозной манифестации по зову властей тысячи самостоятельных граждан, в том числе и будущий французский император Луи Наполеон Бонапарт, записались в специальные констебли (полицейские).

Когда в орбиту революции оказалась вовлеченной Габсбургская монархия с ее владениями, простиравшимися на Балканы, угроза нависла над пресловутым статус-кво и шире — над тем равновесием сил в Европе, которое являлось альфой и омегой британского политического курса. 11 февраля, в самом начале событий, Пальмерстон излагал свои мысли в письме Дж. Понсонби, ставшему послом в Вене: «Мы придаем громадное значение сохранению Австрии, как стержня баланса сил в Европе…» Тот же мотив звучал в парламентской речи (29 июля 1849 г.): «Австрия расположена в центре Европы и является барьером против посягательств с одной стороны, и захвата, с другой… Все, что может прямо или косвенно, и даже отдаленно и случайно ослабить и искалечить Австрию, низвести ее из державы первого ранга до второстепенной, явится большим несчастьем для Европы…»

Попытки представителей венгерской революции добиться свидания с «другом народа», каковым сам себя провозгласил Пальмерстон, успехов не увенчались. Министр объявил, что «иной Венгрии, кровле как являющейся частью Австрийской империи, он не знает». Эта декларация похоронила всякие надежды на помощь революционному Пешту со стороны Лондона. Единственное, что министр предложил мадьярам — так это достичь «дружественной договоренности» с Веной. Русскому послу Ф. И. Бруннову со всех сторон советовали побыстрее погасить очаг свободы в центре Европы. Особую настойчивость проявлял Веллингтон: «Действуйте, но достаточными силами». В разговоре с Брунновым Пальмерстон бросил фразу, столь многозначительную в устах официального лица, что посол счел нужным передать ее начальству: «Так кончайте же скорее!» Пальмерстон не только говорил, но и помогал делом. Царизм вечно нуждался в деньгах, и особенно в тяжелом 1848 г.: бюджет был сведен с дефицитом в 32 млн. рублей. Из подвалов Петропавловской крепости в этом и следующем году было вывезено золота на 20 млн. — или 17 % имевшегося запаса. В этих условиях лондонский дом братьев Беринг ссудил российской казне 5 млн. фунтов стерлингов (35 млн. рублей), пошедших на покрытие расходов по венгерскому походу, — а подобного рода операции без санкции правительства не осуществляются. Можно сказать, что карательная экспедиция была совершена на британские деньги. И в парламенте Пальмерстон выступил адвокатом Паскевича; он объявил, что русские части вступили в Трансильванию, входившую тогда в состав Австрийской монархии, и двинулись к Германштадту (Сибиу) и Кронштадту (Клужу) по просьбе местного населения, напуганного приближением венгерских войск.