Будь что будет

В первое же свое пребывание Арлена открыла золотое дно: журнал «Иллюстрасьон». Она и вообразить не могла, что существует подобное богатство. Семейство Вирель не успевало читать журналы в Сен-Море, поэтому получало свои подписки здесь, и номера накапливались в библиотеке на первом этаже. Их листали в плохую погоду, смотрели картинки, фотографии, заголовки, комментировали, каждый находил что-нибудь по вкусу: Морису нравились репортажи о Французской империи, Жанна интересовалась исключительно модой и изучала рубрику «Великие кутюрье», Мадлен искала идеи для обстановки дома, Мари – информацию о музеях и артистах, Даниэль – статьи о французской армии, Тома зачитывался новостями о спортсменах, особенно о пловцах, и только Арлена поглощала все целиком. От первой до последней страницы.

И каждый год, едва приехав, она набрасывалась на журналы за предыдущий год и проглатывала их строчка за строчкой. Поначалу она задавала вопросы о том, чего не понимала, но ответить никто не мог. Арлена решила разбираться сама, перечитывала еще и еще, вдумывалась, прикидывала, делала выводы, предполагала, а потом наступало озарение, пусть даже лишь проблеск, и дальше все становилось проще. А она искала объяснений, она хотела понять мир, тайну вещей, бесконечно огромную и бесконечно малую, понять все, что скрыто или невидимо, и столько всего необъясненного или необъяснимого – взять, например, открытие Плутона Клайдом Томбо. Фотографии, которые он сделал, завораживали ее, для миллионов людей это были невнятные, неинтересные пятна, Арлена же без устали изучала сложности при строительстве обсерватории во Флагстаффе, она могла подробно описать настройку телескопа и приходила в восторг от необычайного открытия, Почти пять миллиардов километров от Земли, пять миллиардов! Представляете? Он знал, что она там, эта планета Икс, прячется за Нептуном, он все рассчитал, но она слишком далеко, поэтому он сравнил снимки и все-таки ее увидел – потрясающе, да? Арлене нужны были ответы, каждый день она тратила уйму времени, без конца перелистывая этот всеобъемлющий журнал, оставалась дома в хорошую погоду, когда все шли на прогулку, потому что не дочитала статью, чем и заслужила репутацию прилежного ребенка.

* * *

У Мари была особая причуда: она не выносила, когда деревянные ставни ее спальни закрыты ночью, и в любую погоду, когда Ирен хотела их затворить, Мари требовала, чтобы их оставили открытыми, а также отказалась от белых тюлевых занавесок – ей нравилось засыпать, глядя, как движутся луна и облака. На самом деле она ждала, когда ее разбудят первые лучи зари и тяжелое серое небо попытается проясниться. Весь дом спал, а она спускалась в пижаме в читальный зал, чтобы взять в руки краски или карандаши, уверенная, что в ближайшие два часа ее не потревожат.

В библиотеке она доставала «Шедевры живописи» – внушительный альбом с цветными репродукциями, наклеенными на белые страницы, – устанавливала фолиант на торец и выбирала картину, которую непременно должна была скопировать. Для нее это не развлечение и не пустое времяпрепровождение – она ищет, пробует, стирает, сдерживается, рвет, начинает заново, и никто не лезет к ней со своим мнением или советами. А когда часам к семи раздавались первые домашние звуки, она вздыхала, собирала рисовальные принадлежности, ставила на место толстую книгу вместе с закладкой и возвращалась в постель.

Однажды утром Мари почувствовала, что рядом кто-то есть, и обернулась – за спиной стояла Арлена, босая, тоже в пижаме, Что ты делаешь?

– Работаю.

– Можно, я побуду с тобой?

– Можно, только не шатай стол.

Арлена села на соседний стул, Мари подтолкнула к ней листок бумаги и карандаш, но подруга, разинув рот, смотрела на сегодняшнюю репродукцию, Что это?

– «Витрувианский человек» Леонардо да Винчи. Это рисунок в натуральную величину, он сделан пером, находится в Венеции. Это человек эпохи Возрождения, он в центре мира, у него идеальные пропорции, вписанные одновременно и в квадрат, и в круг. Я уже много дней пытаюсь его скопировать, но не выходит, это невозможно нарисовать от руки, без кальки и циркуля.

– А текст внизу и вверху – это что?

– Не знаю, какой-то незнакомый язык.

Арлена взяла увесистый альбом в картонном переплете, подтянула к себе на край стола, внимательно рассмотрела композицию, Я никогда такого не видела.

– Красиво, правда?

Они долго сидели рядом, разглядывая это произведение, но восхищались разным. Мари любовалась удивительным рисунком, художественным воплощением безупречного тела, способом достижения красоты и величия; Арлена рассматривала этого индивидуума с четырьмя руками и четырьмя ногами как научное доказательство того, что человек может быть совершенным, как геометрическая фигура, Ты не нарисуешь его вне этого круга и квадрата, он неотделим от них.

– Тогда это уродство.

– Художник без разрыва переходит от круга к квадрату, сам человек – квадратура круга, поэтому квадрат не находится внутри круга. Это магический квадрат.

– Значит, магический квадрат – это мы… Мне он скорее напоминает Христа, это изображение Сына без креста.

В этой прекрасной книге внизу страницы были указаны лишь название картины, имя художника и музей, никто из взрослых не мог объяснить смысл этого произведения, и девочки изучали его сами: одна пыталась воспроизвести этого персонажа, которого невозможно нарисовать, если не вписать его в круг и квадрат, другая препарировала его при помощи масштабной линейки и циркуля. Арлена обнаружила, что пупок находится в центре круга, но не квадрата, что размах рук соответствует росту человека, она наметила множество треугольников, – равнобедренных, равносторонних и прочих, – что, конечно, интересно, но ей не удалось это истолковать, она измерила себя, потом сняла замеры с Мари, пропорционально их уменьшила, но в рамку они не вписались, из чего Арлена сделала вывод, что именно по этой причине не существует Витрувианской женщины.

* * *

Можно подумать – хотя уверенности тут быть не может, поскольку следует учитывать и семейный атавизм, – что судьба Даниэля была разыграна на Международном турнире по бадминтону в Сен-Серване, одном из важнейших событий летнего сезона, когда местная команда, усиленная лучшими представителями клуба Динара, встретилась в финале с грозной командой из Блэкпула, обладательницей высшего титула, к тому же имеющей в своих рядах настоящего чемпиона мира. По этому случаю Морис Вирель забронировал восемь мест на трибунах. В этом последнем состязании, разговоры о котором не стихли и сегодня, французы сражались отчаянно, словно готовы были полечь костьми на корте, Этьен Монклар с мыса Малуин сыграл лучший матч в жизни, послав не менее тринадцати удачных смэшей. Небывалое дело. Даниэль и Тома оценили игру как знатоки и прикинули феноменальную скорость волана, Двести километров в час? А то и больше.

При счете 20–20 Монклар послал два смертельных смэша подряд, отправив французов в небесные выси, а ростбифов [12] – в ад. Как описать безумие, смятение, вопли, объятия и лихорадку, которые охватили толпу, в обычное время столь воспитанную? Только те, кто пережил эти минуты, способны вспомнить их во всей полноте – слезы закипят на глазах, душу захлестнет прежний трепет, а сердце вновь бешено забьется в груди.

Неизвестно, кто запел первым, но кто-то в толпе наверняка затянул государственный гимн, его подхватил еще один и еще, а через несколько секунд тысячи людей, собравшихся вокруг корта Теннисного клуба, грянули «Марсельезу» с небывалым воодушевлением, причем некоторые – явно с мыслью о том, что наконец-то свершилась месть за давние исторические обиды. Тонкие голоса Тома и Даниэля вплелись в хор старших, но Даниэль, пока пел, почувствовал непривычную дрожь – она зародилась где-то в затылке, охватила лопатки и руки, пробежала по позвоночнику и ударила по пяткам электрическим разрядом. И ровно когда прозвучали слова «Обагрит наши поля» [13] , он сказал себе, Вот чем я хочу заниматься в жизни.

12

 Ростбиф – прозвище, данное французами англичанам.

13

 «Обагрит наши поля» (фр. «Abreuve nos sillons») – последняя строка припева «Марсельезы».

Вечером за ужином обсуждали матч века с тщательным разбором лучших моментов: мощный напор французов, бледный вид англичан, чудесный порыв Монклара, хотя и Гаске был выше всех похвал. Жанна и Мадлен заявили, что начнут играть. Арлена и Мари – тоже. И тогда Даниэль, странно молчаливый, выпрямился, Я знаю, что буду делать, когда вырасту.

– Ты хочешь стать чемпионом по бадминтону, малыш? – предположила Мадлен.

– Я стану солдатом. Как папа.

– Надеюсь, что нет. Одного военного в семье вполне достаточно.

– Не смешно, – добавила Арлена.

* * *

Самостоятельность детей – вечный повод для разногласий между Мадлен и Жанной. Жанна испытывала неодолимую потребность знать, где находится ее потомство, и не выносила, когда близнецы исчезали из поля зрения; в шезлонге на пляже ей не удавалось почитать, потому что она не спускала с них глаз, когда они лезли в воду, она выпрямлялась и велела им не заплывать далеко, Мадлен же никогда не переживала за Даниэля, Извини, но я не желаю быть матерью-наседкой.