Будь что будет
Шрифт:
– Кто вас научил? – спросил ошеломленный Уильямсон.
– Никто, я прочла в номере «Иллюстрасьон» про Китай. Я знаю только две операции: для сложения добавляют второе число к первому, начиная слева, а для вычитания убирают от большего числа. Когда привыкнешь, получается быстрее, чем со счетной машинкой.
Уильямсон протянул руку к счетам, задумался, Арлена стала его направлять, он путал ряды, она исправляла ошибки, и со второй попытки ему удалось написать 2652. Он решил прибавить 1335. Она показала как, и он осторожно передвинул шарики, поправляя себя, Ну вот, у вас получилось 3987.
– И правда легко. У нас не очень много китайских сотрудников, но они используют такие счеты для всех операций.
Морису захотелось попробовать, но он лишь с четвертой попытки сложил 4712 и 5247, У меня просто нет навыка, но это и впрямь не так уж сложно. Настал черед Мадлен, но она запуталась в рядах и пришла к финишу, только когда Арлена задала ей числа из трех цифр. Все сгрудились
На следующий день горничная обнаружила на полу счеты – они разбились, шарики раскатились по полу. Морис разъярился, под подозрение попали слуги и дети, но никто не признавался в злодеянии. Арлена предложила починить счеты – собрали обломки дерева и стерженьки, нашли шарики, но, как ни странно, одного не хватало. Обшарили гостиную и соседние комнаты, отодвинули мебель, заглянули под ковры, но пришлось смириться с тем, что одного нет. Вечером после отъезда Уильямсонов Арлена ухватила Даниэля за руку и посмотрела ему в лицо, Это ты их разбил. Он покраснел, яростно запротестовал, Это неправда!
– Я просто знаю, и все.
И восстановленные счеты завершили свою колченогую жизнь в витрине для ценных безделушек, рядом с камеями, табакерками с эмалевыми вставками и рамками, инкрустированными резной слоновой костью, но загадка исчезнувшего шарика осталась. Периодически о ней заговаривали. А потом забыли.
В мае у Мориса появились иные заботы помимо воспитания наследников – война неумолимо надвигалась, никто не знал, что принесет завтрашний день, а для бизнеса это плохо. Когда Жанна сообщила ему, что обе школы отказались выдвигать Мари и Тома на получение аттестата из-за низких оценок, Морис воспринял это решение как несправедливость и предательство, дети ускользали из-под его родительской власти, он не влиял на их жизни. Мари-то ладно, она девочка, умеет читать, писать и шить. Этого достаточно. А вот с Тома дело плохо, весь год его вразумляли, но это ничего не дало. Как заметила Жанна, Лучше уж не выставляться на аттестат, чем провалиться. Нашего сына приняли в шестой класс, вот что важно. У него есть время стать хорошим учеником. Морис утешался воспоминанием о том, что сам он тоже не получил аттестата, однако это не помешало ему окончить Политехнический институт.
Но этим неприятности не исчерпывались. Даниэль, конечно же, без труда сдал экзамен с отличными оценками, но больше всего Морис недоумевал из-за Арлены, которая получила исключительные баллы: десять по арифметике, орфографии, письму и чтению, девять по чтению наизусть, истории и сочинению. Небывалое дело. Результат подпортила жалкая единица за шитье. Она не умеет держать в руках иголку.
Странная девочка, ничего не скажешь.
Морис всегда старался придерживаться мнения, что о людях следует судить не по происхождению, а по делам. Когда Мадлен предложила своей портнихе поехать с ними на отдых, ему не представилось случая возразить, поскольку Жанна не поинтересовалась его мнением. Заметив, что Арлена и Мари стали неразлучны, играют, болтают и рисуют вместе, ходят за руку, и маленькая Шарден обедает и ужинает за семейным столом, Морис спросил жену, Наша дочь все свое время проводит с дочерью прислуги, вам не кажется это неправильным? Жанну вопрос удивил, Но ведь это ее подруга! Морис сказал себе, что должен идти в ногу со временем и было бы непростительной иллюзией противостоять миру, который меняется, не спросив вашего мнения, а потому решил ничего не предпринимать. Тем более что Арлена оказалась удивительной девочкой. А что еще тут скажешь? На десятый день рождения он подарил Тома фонограф марки «Голос его хозяина». На самом деле, это был подарок ради собственного спокойствия – несмотря на строгий запрет, Тома играл с его граммофоном «Одеон», купленным в Лондоне, и мог в любую секунду сломать ручку и поцарапать хрупкий винил на 78 оборотов, неосторожно поставив иглу. Жанна восхищалась качеством звука и невероятным техническим прогрессом – казалось, что в гостиной поет сам Морис Шевалье, Поразительно, каким чудом удается воспроизвести песню на этом кружочке.
– Это проще простого, – сказала Арлена, – и нет тут никакого чуда, один американец открыл, что звук – это вибрация, она проходит через тонкую мембрану, мембрана запускает резец, а тот передает колебания на воск. Когда пластинка гравируется, игла воссоздает движение, записанное в бороздках, и передает на диафрагму, как в телефоне, появляется звук и усиливается рупором.
К концу объяснения воцарилась мертвая
тишина; семейство Вирель, как и семейство Янсен, изумленно разглядывали Арлену, Это Эдисон изобрел.Жоржа Шардена охватил страх – тот животный ужас, какого он не знал уже двадцать лет, с тех пор как вокруг оглушительно грохотала канонада, взрывы следовали один за другим, подобно тысячам раскаленных гейзеров, земля содрогалась под бомбежками и он ждал, что его разнесут в прах или погребут заживо в зависимости от того, атакуют они или обороняются, – об Аргоннской битве никто не вспоминал, она ведь не обрела славы своих великих смертоносных собратьев, она и убила-то всего девяносто тысяч несчастных, может, потому, что была последней, и когда те, кто выжил, ошеломленные и пораженные тем, что удалось уцелеть, пришли в себя, им поклялись, что она будет самой что ни на есть последней, – но для ее участников эта битва была самой жуткой из всех, каждую секунду они говорили себе, Мы сейчас наверняка умрем, а может, уже умерли, ведь мы в аду.
Поэтому, когда заговорили о новом конфликте и вперед вышли ликующие милитаристы, а стратеги из «Кафе дю Коммерс» радостно вернулись к обсуждению военных планов, Жорж впал в смятение. Каждый день он покупал номер «Пари-суар», прочитывал от корки до корки, чтобы быть в курсе лучшей аналитики и немного успокоиться, пытаясь разгадать тайны, скрытые между строк из-за цензуры, и выявить обманные ходы в шахматной партии, которая разыгрывалась на его глазах между Бельгией, Англией и Германией. Жорж твердил себе, что правительства не могут хотеть новой бойни – обе стороны сражались на Великой войне, пережили кошмарную резню, бесчисленные ужасы, никто на земле и вообразить не смеет, что убийства и разрушения начнутся вновь. Они же не могли забыть? Или все эти смерти и несчастья были напрасны? Он, как и его приятели, был уверен, что перед ними игра в покер, где все блефуют, притворяются решительными, заявляют, что готовы довести дело до апокалипсиса, но в последний момент все остановятся и подпишут договор. Новый.
В самый последний момент.
Потому что война означает мобилизацию мужчин в возрасте до сорока восьми лет.
Об этом болтали техники в студийной столовой, обсуждая лазейки, чтобы увильнуть от опасностей грядущей войны. За шесть месяцев службы в Аргонах Жорж убедился, что нет смысла изображать героя, у него нет ни малейшего желания воевать и закончить так же, как его однополчане, которых посмертно наградили медалями и забыли на печальном военном мемориале; коллеги помоложе называли его пацифистом, он отвечал, что уже воевал и гордиться тут нечем. Он надеялся, что, имея на руках четырех дочерей, получит статус кормильца семьи и будет избавлен от призыва или оставлен в тылу, тем более что он был ранен в бою, легко, конечно, но ключица до сих пор плохо двигается, и все это позволит ему избежать новой опасности. В кои-то веки его бесполезные бабы хоть на что-то сгодятся.
Но вскоре Жорж с ужасом узнал, что не получит никаких поблажек за свое героическое прошлое, а его потомство не считается достаточно многочисленным, чтобы освободить от воинской обязанности. В голове не укладывалось, как в тридцать девять лет он снова поступит на службу, будет шлепать по грязи в дырявых ботинках, выполнять изнурительные упражнения, бегать, как юнец, стрелять из ружья семидесятых годов прошлого века и ждать, пока его не прикончит враг, вооруженный куда лучше, но тут один друг-оператор, разделявший его восхищение Рудольфом Валентино, дал бесценный совет, Подай заявление в армейскую кинослужбу, они ищут операторов, но не говори, что ты плотник на студии, скажи, что ты мастер на все руки и чинишь любую технику, научись ставить и снимать объективы, кассеты, штативы и отражатели, – правда, у нас только и есть что камера «Ле Блэй» с тридцатиметровой пленкой, приходится ее перезаряжать семь или восемь раз, и вот с этим проблема.
Благодаря Валентино, приглядывающему за ним с небес, Жорж избежал призыва в боевую часть – его приписали к 6-му артиллерийскому отдельному полку, в который входили команды операторов девяти армейских корпусов. Задачей этой службы, подчиняющейся Генеральному комиссариату информации с Жаном Жироду [19] во главе, было создание «Военного дневника» и распространение его среди восьмисот тысяч мобилизованных солдат с целью поднятия боевого духа. КАС [20] разместилась в помещениях, реквизированных у студии «Гомон», недалеко от парка Бют-Шомон, и операторы девяти армий каждую неделю присылали отснятые кадры, а Жан Деланнуа их монтировал и превращал в двадцати-тридцатиминутные фильмы.
19
Жан Жироду (1882–1944) – французский драматург, писатель и дипломат.
20
КАС (SCA, Service cinematographique des Armees) – Кинематографическая армейская служба.