Царская охота

Этого господина я уже изучил и прекрасно понимаю, что работать он будет, закусив удила только в одном случае, если его натыкают носом в его мнимую несостоятельность, при этом пообещав в случае успеха много вкусного.

Но делать это часто нельзя, необходимо в промежутках между тыканьем гладить его по шёрстке, говоря, какой он гениальный, и как я без него по миру пойду. Ну, мне не сложно, лишь бы дело делалось.

Например, как в мануфактуре, разросшейся уже до неприличных размеров и выпускающей много важного для нас денима, используя новый челнок того англичанина Кейна.

Самое смешное заключалось в том, что никакого навязывания нового производства не было. Более того, этот летающий челнок так сильно захотели держать в тайне, что им волей-неволей заинтересовались конкуренты проклятые.

До меня дошли слухи о том, что Джона в складчину напоили в каком-то кабаке до изумления, чтобы тот секретом поделился.

А я всегда знал, что производственная тайна, в совокупности со шпионажем и рекламой – вот самые главные двигатели прогресса. И не надо ничего навязывать, чтобы избежать всяких неприятностей типа забастовок.

Люди-то никогда не меняются, и запретный плод, он слишком сладок, чтобы мимо пройти. Кое-что, конечно, нужно будет навязать, и очень скоро, но это проблема недалёкого будущего, сейчас же у меня другие проблемы. Ещё раз посмотрев на красное лицо Бильфингера, я резюмировал:

– В общем так. Вы, господа мои хорошие, берёте этого молодого человека, Михайло Ломоносова, и начинаете его обучение, вот прямо с сегодняшнего дня. Потому что я хочу убедиться в том, что учителя из вас всё же более умелые, чем хранители редкостей. У вас есть год до того момента, как университет начнёт принимать студиозусов. Если через год он не покажет ничего значимого, я много раз подумаю над тем, продолжать ли вкладывать деньги из казны в это предприятие, которое, мне кажется, всё более сомнительным.

– Ваше величество… – Бильфингер хотел что-то мне сказать, но я поднял руку, затыкая его.

– Пошлите кого-нибудь на Монетный двор, там весьма обширная библиотека привезена из Речи Посполитой, как раз под нужды университета, – и, оставив выпучившего глаза Ломоносова и скептически оглядывающих его с ног до головы учёных знакомиться, сам же подошёл к Попову, таща на фарватере Шумахера. – Иван Данилович, ты так страстно просил у меня работу, что я решил тебя осчастливить. Вот прапорщик в отставке Попов проводит тебя к архиепископу Герману, и вы вдвоём подумаете и приготовите мне проект на тему: куда можно перенести академию, чтобы крыша не свалилась отрокам на головы. Проект должен быть вменяемый, мне его ещё в Священном Синоде утверждать надобно будет. Так что расстарайся, будь другом.

– Я? – Шумахер уставился на меня, потеряв дар речи.

– Конечно, тебе. Потому как тебе ещё и переносить академию на новое место придётся и обустраивать. Надеюсь, что такого же фиаско, как с камнями, сваленными где придётся в Кунцкамере, не возникнет? – Шумахер отрицательно помотал головой, и я его оставил рядом с Поповым, а сам отошёл в направление двери. Вот и ладушки, все при деле. Что же я забыл? Ах да: – Даниил Иоганович, я всё же хочу узнать, что это за красный камень и какие у него свойства, да и вообще опись каждого из этих камней хочу увидеть, – Бернулли только рассеянно кивнул, продолжая рассматривать крокоит. Из него при определённых усилиях можно выделить хром, весьма и весьма полезный металл, который где только не применяется.

Вернувшись в Лефортово, я вошёл в приёмную перед моим кабинетом и сел в кресло для посетителей, вытянув гудящие ноги. Митька посмотрел на меня, и в его взгляде промелькнуло сочувствие.

– Я хочу знать, когда его величество император примет меня? – высокий француз ворвался в приёмную и подлетел прямо к столу, за которым сидел невозмутимый Митька. Он в это время точил перья небольшим, но очень острым ножиком, и поднял взгляд на француза, не отрываясь от своего увлекательного занятия.

– А я ещё раз вам повторю, виконт, что ваше прошение передано в императорскую канцелярию на рассмотрение, – ответил Митька. – И вообще, у вас получилось бы быстрее попасть на аудиенцию, если бы вы действовали через своего посла или через иноземный приказ.

– Но у меня важное сообщение для его величества, – виконт стиснул кулаки, а Митька покосился на меня и пожал плечами.

– Вы можете передать послание мне, а я уже постараюсь сделать так, чтобы его величество непременно прочёл его.

– Это совершенно невозможно… – виконт протёр лоб надушенным платком. Ну да, здесь жарковато.

– Как хотите, – и Митька вернулся к своему прерванному ненадолго занятию. Я же смотрел на него и думал, что при желании можно добиться чего угодно. Ведь кто-нибудь мог представить, что обычный холоп может свободно говорить на нескольких языках и вообще стать большим умницей? Главное – это правильная мотивация.

Француз тем временем сел рядом со мной и вздохнул.

– Никогда бы не подумал, что попасть на аудиенцию к императору будет настолько сложно, – внезапно пожаловался он мне.

– Можно подумать, что к вашему королю можно войти в любое время, – я хмуро посмотрел на него. И так настроение не очень, так ещё и вот этот пытается права качать.

– Ну так ведь… – начал было француз и осёкся, понимая, что может сейчас наговорить лишнего. Ещё раз вздохнув, он подошёл к Митьке. – Вы меня уведомите, когда мне назначат?

– Разумеется, даже не сомневайтесь, – и Митька снова быстро взглянул в мою сторону.

Когда француз убрался, я потянулся и спросил.

– Это кто?

– Да какой-то виконт де Пуирье. Говорит, что у него послание от короля Людовика к тебе, государь Пётр Алексеевич. Мы его проверили, и письмо вскрыли, не читали, правда, никакой ловушки, обычное письмо, поэтому-то он сюда каждый день повадился бегать. Не сомневайся, когда решишь принять, ещё раз всё перепроверится.

– Я и не сомневаюсь. Давай на завтра его поставь в расписание. И Демидова позови, хватит уже без дела сидеть, так и с ума сойти можно, – я встал и вместо того, чтобы пойти в кабинет, решительно направился к выходу из приёмной, чтобы пойти в свою спальню и попытаться уже уснуть.

В дверях я столкнулся с поручиком Безгиновым. Он ежедневно приносит мне сведенья из монастыря. Уж не знаю, как они передаются, но предполагаю, что кто-то из медикусов делает доклад, который записывается дежурным офицером оцепления и потом уже передаётся мне.

Развернув лист, я пробежал по нему глазами. После чего молча подошёл к Митькиному столу, схватил стоящую на нём фарфоровую вазу и запустил её в стену. После чего, тяжело дыша, посмотрел на своего секретаря.

– Встречи не отменяются, – процедил я сквозь зубы. – Но сегодня меня не беспокоить, никому, – и стремительно вышел, сжимая кулаки.