Царство
Шрифт:
– И всё же, – великий инквизитор выдержал эффектную паузу, – вы, Ян, наследуете хартию вольного торговца. Но! В то же время ваша семья теряет имущество в Анаксановом Пределе. Оно переходит Империуму. Что же касается торгового флота, то все корабли, кроме "Надежды Сан-Спирито", теперь принадлежат Георгу Хокбергу.
Ян вперил горящий взгляд в Георга. Тот, в свою очередь, вскинул голову, его глаза округлились.
– Благодарю, ваша светлость! – воскликнул Георг. – В кои-то веки я получил что-то от государства! Счастливейший день в моей жизни!
Господин Тарасона посмотрел на Георга, скривившись, а потом сказал:
–
3
Храм Бога-Императора на борту "Le jeu de la hache" украсили всеми цветами, которыми так богата Нагара. Получился пёстрый ковёр из всех оттенков красного, от телесного розового и до настолько тёмной древесный коры, что можно спутать с коричневым цветом. Каменные скульптуры, стекло мозаики и иконы, выполненные маслом, в подобном обрамлении выглядели несколько угрожающе. Ещё не траур, но и не светлый обряд объединения любящих сердец.
Однако таково желание хозяйки, и против него ничего не попишешь. Какой же праздник, да без цветов?
Кроме того, о любви на предстоящем торжестве никто и не заикался. Да, ходили слухи, что Георг и Элиза спят друг с другом, но подобным фривольным ореолом может похвастаться любая пара взрослых людей, которых хотя бы раз видели вместе.
Я бы проклял всех сплетников, если бы сам им не был.
И, как самый главный сплетник Classis Libera, на вопрос о причинах и поводах я всегда отвечал, что предстоящее событие – не что иное, как династический брак. Вольные торговцы двух влиятельных семей объединялись и перед ликом Бога-Императора клялись в верности друг другу или хотя бы в том, что ударят кинжалом в спину чуть погодя, а не прямо сейчас.
Гости со стороны жениха – справа, со стороны невесты – слева. По центральному проходу в сопровождении прекрасной органной музыки двигалась многочисленная процессия. Впереди – священник, который собирался провести обряд, сразу за ним – Георг Хокберг под руку с Элизой Бонне. Георг всегда наряжен как на праздник, отличить будничный наряд от торжественного сложно, а вот Элиза приятно удивила.
Белое платье с корсетом, чтобы получить хотя бы намёк на талию, на голове знатной дамы полупрозрачная фата, а позади – многометровый пышный шлейф, который в итоге протянулся от алтаря и до выхода! Подозреваю, что Элиза самостоятельно и не утянула бы столько ткани, а потому шлейф придерживали даже не пажи, а её первые офицеры, всего около двух десятков человек.
О любви в тот миг никто не заикался, но вот о том, что Элиза при желании затмила бы Георга во всём, говорили с уверенностью.
Далее последовала литургия, а вот передавать молодым зажжённые свечи священник не стал. Во-первых, не молодые. Во-вторых, и это самое важное – Элиза не в первый раз выходила замуж. Ограничились кольцами и поцелуем.
Росса с супругом наблюдала за действом из первых рядов, а вот на банкете оказалась за одним столом с Абой и его пассией, на которой, впрочем, я не стану акцентировать внимания, а лучше опишу изменения, которые произошли с сыном госпожи Бонне.
Пусть "Клинок Жан-Жака" сгорел во время сражения с друкари, но его капитан пережил кораблекрушение. Огонь добрался и до Абы тоже, но не пожрал, а всего лишь прикоснулся.
Больше никаких светлых кудрей, – Аба брил голову. Справа от макушки и вплоть до подбородка – рубцы от ожогов. Ухо деформировалось, глаза и вовсе не было, на его месте чёрная повязка.
Не поймите неправильно, у Абонданса Бонне всё в порядке с финансами, нет никаких специфических заболеваний и религиозных предрассудков по поводу аугметики, но, как и металлическая рука Георга, ожоги Абы работали на образ. Теперь ни у кого язык не повернётся назвать младшего отпрыска в семье Бонне "сосунком", "маменькиным сынком" или ещё как-то в том же духе. Перед вами – бывалый пустотный волк, который смотрел в лицо смерти и смеялся.
Аба перестал подражать Георгу, отказался он и от цветов Бонне – белого и голубого. Аба как на поминки пришёл, весь в чёрном.
Насмотревшись на разгорячённые лица людей вокруг, прислушавшись к смеху и развязав язык алкоголем, Аба проговорил, кивнув в сторону матери и её нового мужа:
– А ведь я хотел с ним поквитаться.
Он вздрогнул, когда понял, что сказал это вслух. Вздрогнула и Росса. Пара капель вина испачкали рукав – хорошо, что платье тоже красное. Эдуардо – муж Россы – весь подсобрался, моментально протрезвев, пассия Абы просто-напросто побелела.
Ещё бы – иной человек даже предположить не мог бросить вызов самому Георгу Хокбергу! Одному из самых влиятельных людей сектора Сецессио!
И всё-таки, несмотря на первую реакцию, Аба ухмыльнулся и сказал:
– Можете так и передать отцу.
– Это угроза? – спросил Эдуардо.
Росса хотела схватить мужа за ногу под столом, чтобы избежать скандала, но пока тот отвечал достаточно хладнокровно.
– О! – воскликнул Аба. – Конечно же, нет. Теперь уже нет.
Росса молчала, ждала продолжения, и оно не заставило себя ждать.
– Теперь мы – родня. – Аба натянуто улыбнулся. – Георг снова всех перехитрил, включая и маман, к сожалению.
– Так будет лучше и вам, и нам, – сказала Росса.
– Буду с вами откровенен… могу себе позволить, – произнёс Аба, подмигнув единственным глазом. – Сейчас вы, Хокберги, уязвимы как никогда. Да, у вас сильная армия… даже собственная орда зеленокожих есть! Но нет боевых кораблей. И не будет ещё очень долго. Я видел, на что похожа "Амбиция", во что превратился "Марс".
– Всё ещё лучше "Клинка", – заметил Эдуардо.
Аба хмыкнул, отвёл от собеседника взгляд и больше на него не смотрел.
– У нас, Хокбергов, – проговорила Росса, – есть кое-что серьёзнее боевых кораблей. Влияние, связи. Они защитят нас лучше макропушек.
Аба развёл руками и отозвался:
– Сложно спорить. Язык – вот главное оружие вашего отца. Всем друг. А кому Георг не друг, тот, скорее всего, мёртв.
Росса вспомнила о том, что всё ещё держит бокал с вином, и, наконец, поставила его на стол. Она добавила:
– По поводу кораблей, кстати, вы тоже не правы. Года через полтора, два я стану капитаном новенькой "Кобры". Корабль уже заложили.
– Поздравляю, – без всяких чувств отозвался Аба, а потом прикончил порцию амасека и дождался, когда официант наполнит бокал ещё раз.
Воцарилось молчание, которое прервала именно Росса, а не кто-нибудь другой за столом.