Цена памяти

Гермиона поднимает на него взгляд.

— Я не понимаю, о чём ты говоришь, Малфой, — произносит Гермиона, стараясь совладать с собственным голосом. — Мы оба делаем то, о чем договорились. Ты приносишь информацию, я сообщаю в ответ то, что знаю; я помогаю тебе, а ты отвечаешь на мои вопросы…

— Чёрта с два, Грейнджер! Я говорю то, что считаю нужным. Я помогаю там, где могу. И я уж точно не собираюсь вестись на твои жалкие попытки добиться своего.

— Малфой, да о чём ты вообще?

— Ты хочешь, чтобы я раскрыл тебе всё и сразу. Тебе постоянно нужно больше. Каждый чёртов раз, как бы я ни старался, ты всё равно разочарована и ищешь подвох.

— Но я не…

— Я рискую жизнью каждый чёртов день, можешь ты это наконец понять?!

— Малфой, не будь таким эгоистом. Все рискуют жизнью, в этом смысл происходящего сейчас, — произносит Гермиона твёрдо, но чувствует, что какая-то мысль не даёт ей покоя. Что-то шевелится в голове где-то на периферии. Что-то, о чём, возможно, стоит задуматься, но у неё нет времени. — К тому же ты сам говорил, что делаешь это для себя, я же не заставляю тебя!

— Да, Грейнджер, я делаю это для себя. И я рассчитываю, что когда… — он заминается на короткий миг, — если вы победите Волдеморта и дело дойдёт до судов над чёртовыми Пожирателями, ты будешь на моём заседании и дашь показания. Предоставишь дурацкие доказательства, что я, возможно, не так плох, — он гулко вздыхает. — Но я не собираюсь просить тебя об этом! Я не собираюсь умолять!

Гермиона теряется в замешательстве, искренне удивлённая оборотом, который принял их разговор.

— То есть я должна сделать это сама? По собственному желанию? — переспрашивает она.

— Да, Грейнджер, из сочувствия, из грёбаной жалости, из своего дурацкого гриффиндорского чувства справедливости — мне всё равно.

— А если я не сделаю этого?

— Это будет значить, что либо я крепко облажался, либо у этого мира не осталось вообще ничего хорошего, — припечатывает Малфой, и Гермиона чувствует, как сердце бухает в груди, будто прыгая из-под горла в живот и обратно.

Она смотрит на Малфоя долгим внимательным взглядом. Он выглядит изнеможенным. Что-то в его позе, в его голосе, в его взгляде на мгновение заставляет Гермиону испугаться.

Но не Малфоя — а за него.

Ей вдруг кажется, что он балансирует на грани, а она сама почему-то упорно продолжает подталкивать его к краю. Но даже мысли об этом не помогают Гермионе удержать очередной вопрос:

— Малфой, что там случилось и почему тебя не было так долго?

Он закатывает глаза и вдруг быстро поднимает руки к голове, ладонями зажимая уши. Движение такое сумбурное, такое отрывистое, что Гермиона понимает: Малфою всё сложнее держать себя в руках.

— Забирай свитки и проваливай, — гаркает он.

Но Гермиона не может похвастаться большей выдержкой, чем у него. Малфой гневается, уничтожая хрупкое равновесие их отношений, которое возникло за последние недели, но, в отличие от ситуации с разлетевшимися бумажками, в этом случае Гермиона не может произнести заклинание, чтобы вмиг всё восстановить.

Она может только продолжить спорить.

— Я никуда не уйду. Ты должен сказать мне, что…

— Да как же ты не поймёшь! — рявкает он. — Я. Ничего. Тебе. Не. Должен.

— Поговори со мной, Малфой! Что там произошло?

— Ты просто не можешь перестать задавать вопросы?

— Да что ты прицепился к моим вопросам, Малфой, прекрати быть таким слабаком и ответь хоть на один!

— Заткнись, — рычит он и срывается, полностью теряя контроль. — Заткнись, заткнись, заткнись! — С каждым восклицанием он приближается к ней на шаг ближе. — Не называй меня слабаком, Грейнджер! Не говори о том, чего не знаешь.

— Тогда расскажи мне, я хочу знать! — кричит она в ответ.

Вдруг Малфой оказывается прямо перед ней, резким движением тянет руку и, прежде чем Гермиона успевает среагировать, обхватывает её ладонью за шею. Она инстинктивно пытается вывернуться, но у неё уже был шанс узнать, что Малфой сильнее, чем кажется. В этот раз она снова не может сопротивляться.

Он склоняется к ней:

— Какая разница, чего ты хочешь и чего не хочешь? — фыркает он. — Знаешь, Грейнджер, я думал, меня раздражают все грязнокровки, но, кажется, дело всё-таки в тебе. Какая же ты…

Малфой вдруг запускает пальцы прям в её волосы и дергает назад так, что голова запрокидывается.

— Пусти!

Руки Гермионы взлетают к затылку, она хватает запястье Малфоя одной рукой, пытаясь удержать от рывка, а второй старается разжать его пальцы. Но он даже не обращает внимания на её попытки.

— Неужели ты просто физически не способна помолчать? Чего тебе стоит, Грейнджер, хоть на секундочку заткнуться? Неужели, когда это происходит, давление в твоей голове становится столь огромным, что она грозит вот-вот взорваться?

— Я молчу сейчас, Малфой.

— И это прекрасно, это ласка для моих ушей.

Он замирает, прикрыв глаза, и его лицо выглядит почти умиротворённо в приглушенном свете свечей, но рука продолжает крепко удерживать волосы Гермионы. Она смотрит на него и всё ещё пытается ослабить напряжение, чувствуя, как кожа на голове натягивается, и это причиняет дискомфорт, перерастающий в боль.

Малфой глубоко втягивает воздух; ноздри раздуваются.

Гермиона предпринимает ещё одну попытку:

— Малфой, отпусти меня, — тихо, вкрадчиво произносит она, стараясь звучать убедительно, — и мы спокойно поговорим.

Он открывает глаза и снова смотрит на неё, взгляд нечитаем.

— Нет, мы не будем разговаривать, — так же тихо, но неожиданно серьёзно говорит он. — Ты будешь слушать. Ты же хотела ответы на вопросы, Грейнджер. Я отвечу. Только сначала задам тебе парочку своих. — В его глазах проскальзывает опасный блеск, пальцы крепче сжимаются у неё в волосах, и Гермиона ещё больше закидывает голову, стараясь уберечься от боли. Тем временем Малфой нависает над её лицом: — Знаешь ли ты звук, который издаёт живое существо, когда с него снимают кожу?

Шею Гермионы мучительно пронзает от подобного положения, и слова сами срываются с губ:

— Малфой, мне больно.

— Мне тоже больно, — едва разборчиво бормочет он и горячо шепчет: — Знаешь, как лепечет человек, которого покидает разум после пыток Круциатусом?

— Остановись…

— …Знаешь, как кричит человек, на глазах которого убивают всю его семью?

— Хватит!

В уголках её глаз собираются слёзы, и Гермиона несколько раз моргает, стараясь удержать их.

— Знаешь, как безжизненное тело ударяется о пол?