Цена памяти
Шрифт:
— Ну. Допустим, говорил.
Она вздыхает и борется с собой, чтобы не отвести взгляд и не прикрыть лицо руками. Ей нужно прояснить несколько вещей. Проговорить их вслух, чтобы убедиться — Гермиона пока не уверена, в чём именно.
Она сжимает зубы и хмурит брови.
— Когда-то в июле ты говорил, что мог бы убить за мать. Что это… вопрос приоритетов, — Гермиона переводит дыхание, прежде чем продолжить. Малфой не перебивает и не сводит с неё напряжённого взгляда. — Но потом ты сказал, что не хочешь убивать.
— Я… никогда не хотел.
Голос чуть не подводит его.
—
— Я запутался в тот момент, Грейнджер. Мне… Мне сложно это объяснить.
— Постарайся.
Возможно, это звучит жестоко. Драко морщится, и всё в груди Гермионы неприятно сдавливает.
— Говорить действительно проще, чем делать… — Он прикусывает губу и тут же выпускает, а затем кидает взгляд на свои скованные руки; поворачивает их, рассматривает оковы. И наконец говорит: — Я… я не хотел убивать, потому что не хотел лишать кого-то жизни и не хотел разрушать самого себя. Но некоторые… люди. Люди и обстоятельства могли быть важнее.
— Могли быть?
— Были.
Гермиона чувствует, как её горло сжимается с такой силой, что она с трудом вздыхает. Воздух неохотно наполняет лёгкие. Она прикрывает глаза. Всего на мгновение, просто чтобы собраться с мыслями и силами.
Мерлин, ей нужно так много сил, чтобы задать следующий вопрос.
— То есть в итоге ты убивал?
Она не хочет этого, но звучит почти утвердительно. Будто не сомневается в его ответе, хотя так страстно желает, чтобы он оказался другим.
На самом деле, в её голове Малфой так и не получил клеймо убийцы. Этот ярлык был там, но, казалось, его так же легко оторвать, как бирку на одежде.
Малфой был обвинён в убийстве Рона. Гарри сказал, что он мучал и убивал их друзей.
Но она… не видела этого. Не знала.
И было так легко всё это время обманывать себя, считая всё одной большой ошибкой, которую может исправить лишь Гермиона Грейнджер.
И эти воспоминания… В прошлом в те моменты, которые она вспомнила, Гермиона была совершенно растерянна, погребена под волной чувств и мыслей, затянута в схватку между совестью, разумом и сердцем.
У неё не было понимания тогда — как вообще она могла найти его сейчас?
Гермиона не знает.
Ей просто нужно время. И ответы.
Малфой не медлит, но отзывается так тихо, что приходится читать по губам, однако его ответ однозначный.
— Да.
Острое мучительное отчаяние колет её изнутри так сильно, что Гермиона, лишь на миг встретившись с Драко глазами, опускает взгляд. Она смотрит на столешницу, где их руки лежат так близко, почти соприкасаясь, и вздрагивает, не выдержав груза его признания.
Он молчит. Ничего не добавляет, ничего не объясняет.
Гермиона знает, что если взглянет на него — увидит, как напряглась челюсть и сузились глаза. Как заметно бьётся вена на лбу. Пульс Малфоя наверняка ускоренный, да и её сердце стучит так часто и громко, что шум отдаётся в ушах.
Гермиона не понимает, что сказать или спросить. Она вообще не уверена, что хочет продолжать разговор.
Её слегка мутит.
Она сглатывает и, всё же подняв
на него взгляд, выдавливает.— Что было дальше?
Драко моргает пару раз, выглядя одновременно трагично и пугающе. Глаза слегка темнеют, и Гермиона кожей ощущает, как он следит за каждым изменением в её лице.
Он тоже пытается понять и ищет свои ответы.
Но не сбивает её своими вопросами, а благородно даёт время и пространство. В сложившихся обстоятельствах это всё, что он может сделать для неё, но Гермиона слишком погружена в раздумья, чтобы оценить это в должной мере.
Драко кратко описывает несколько их встреч, как обычно не слишком уж делясь подробностями. Но в этот раз Гермиона не слишком прислушивается, не пытается узнать больше и не спорит.
Застряв между прошлым и настоящим, она пытается осознать все мысли и чувства. Смириться с ними, понять, принять.
Год назад она знала, на что ему придётся пойти, но, кажется, была готова пересмотреть собственные убеждения и договориться с совестью, чтобы простить его и… спасти.
Но она не сделала этого — и назойливо любопытный и требовательный мозг отчаянно желал постигнуть, почему так вышло.
Тогда она полюбила Драко Малфоя, и теперь её сердце, кажется, разодрано в клочья, потому что не понимает, что испытывать к человеку, сидящему напротив.
Она умела справляться с бардаком, но тот, что захватил её организм, разросся до таких размеров, что Гермиона уже не была уверена, что сможет с ним совладать.
Она думает обо всём этом сразу и не задаёт вопросов, потому что кажется, что любая дополнительная деталь способна привнести ещё больший хаос.
И только уходя, Гермиона поддаётся порыву: уже у проёма она застывает и оборачивается. Драко не провожает её взглядом, лишь глядит в пустоту перед собой. Она долго смотрит на его чётко очерченный профиль, прежде чем задать вопрос, о котором, наверное, пожалеет.
Но Гермиона не может покинуть камеру без ещё одного кусочка информации.
— Но ты же не убивал его? — спрашивает она, отчётливо выговаривая каждое слово.
Голова пухнет, нервы гудят, кровь хлёстко бежит под кожей, мышцы напрягаются, и Гермиона ждёт ответа, сигнала, намёка — хоть чего-то!
Но Драко молчит и никак не реагирует. Проход закрывается перед её лицом.
========== 20. Двадцатая глава ==========
Перед ней на столе несколько десятков флаконов.
Стеклянные бока поблёскивают в редких лучах зимнего солнца. Флаконы вытянутые, изогнутые, гладкие.
Пустые.
Пока ещё пустые.
Гермиона чувствует знакомую немного пугающую уверенность. Она бурлит под кожей, заставляет держать спину ровнее и голову повыше.
Палочка удобно легла в руку и теперь подрагивает, словно от нетерпения. Магия Гермионы готова ко всему, что она задумала; её сознание в этот раз спокойное, непоколебимое. Она ощущает себя нейрохирургом, который готовится вскрыть череп и провести операцию на мозге. Однако редкий хирург ковыряется в собственной голове.
Кислород наполняет лёгкие. Грудная клетка расширяется и сжимается, расширяется и сжимается; сердце мерно стучит в груди.
Гермиона полна решимости докопаться до правды и исправить ситуацию.