Цена светлой крови

Видимо, назначенная кара сняла груз с сердца Кадиани. Он повеселел, на глазах обретая прежнюю энергию и живость, заерзал на скамейке, вцепился в бороду и произнес:

– Твое доверие, тар Джумпн, дороже всех сокровищ Кайна Джакарры... Однако что за богатства им - или тобой?
– припрятаны? Не верится мне в сундуки, полные золота или, положим, лизирских алмазов... И Кирид О’Таха об этом не думал, а опасался чего-то другого. Клады - это для недоумков, что шарят в Южных Льдах и перекапывают острова в Океане Заката. Ведь так?

– Так, - согласился Дженнак.
– Ничего не спрятано на островах и в Южных Льдах, и ключ, что хранится в Сплетении, не к сундуку, а совсем к другим замкам. К каким, скоро узнаешь.

Логр кивнул и долго сидел в молчании, посматривая то на темные окна, что выходили во двор, то на купол, защищавший их от мрака и холода. Потом задумчиво произнес:

– Я говорил с воином Два Очага, правившим моими нартами. Знаешь, тар Джумин, у него две жены, семь сыновей, сестра и младшие братья... А у меня - никого! Женщин было множество, но не разу я не слышал слов, что сказала тебе та девушка - слов, что запомнились бы на всю жизнь, даже такую короткую, как у меня... Что с ней случилось, тар?

– Она погибла, - ответил Дженнак.
– Ушла в Чак Мооль, а вместе с нею сердце мое покинула радость. На долгие, долгие годы...

* * *

Суа Холодный Дождь возвращался в Накаму на присланном за ним винтокрыле. В пепелище Тайранты уже копошилась команда воинских строителей, работники растаскивали бревна, резали железные конетрукции, выносили на снег мертвые тела. Суа не стал дожидаться погребения. Без него Хотокана, Чинтару и их людей возложат на костры, пропоют Прощальные Гимны и, под залп метателей, опустят прах в мерзлую землю. Такова судьба воина: вот он красуется в ремнях и вампах, звенит оружием-н монетами, а вот тело его - в огне, и звучит над убитым песня прощания... Суа не сожалел об этих людях; как могли, они исполнили свой долг. Не их вина, что у лизирских жаб оказалось больше силы, больше снарядов, больше боевых машин...

Вспоминая об этом налете, Суа ощущал холодный гнев. Бесплодное чувство; не затевать же войну с державой в другом полушарии! Можно разнести лизирскпе базы на островах в Океане Заката, но это мелкая месть и повод к большим неприятностям. В конце концов, Федерация начала первой, уничтожив лизирский эскорт Джумина Поло! Так что Тайранта - воздаяние, кара богов, после которой все полагается забыть. Надо утихомирить гнев и сделать что положено: обменяться заверениями в вечной дружбе, преподнести властям Лизира что-нибудь ценное и принять от них ответный дар. Скажем, лизирские бриллианты в обмен на тайонельских соболей...

Но это - дело Шишибойна и Совета. Им жить, им улаживать конфликты и объясняться с третьей стороной, с ОТА, Чиканной, Асатлом и прочими странами. Собственная участь Суа была предрешена, и не виделось в ней ничего, кроме перьев цвета ночи. О черных перьях думал Холодный Дождь, читая донесение пилотов, вернувшихся с пролива, тех, что пытались убить недавнего пленника. Он, вероятно, вспомнил все, и в мире тоже о нем не забыли - по единому жесту поднялись из глубин корабли, напоминая, кто богам угоден, а у кого сетанна в плесени и дырах. Такой отплатит страшной карой за обиду, ведь он не божество, не милостивый Арсолан, он из сынов человеческих, а те не прощают оскорблений... Так что Суа был готов к возмездию и лишь прикидывал в мрачных своих думах, на кого оно падет и чем обернется. Если его постигнет кара - что ж, в том будет меньшее из зол! Останутся семья, и род, и Клан, и обретенные предками богатства, а значит, власть... Но стоит ли надеяться на это? Даже на полвздоха он не сомневался, что бывший пленник - кем бы он ни был, братом Никлеса Джумы или родичем Кайна Джакарры, - сможет, коль ему захочется, уничтожить любого из земных властителей, истребить его семью, сжечь достояние, а пепел развеять на семи ветрах. Могущественный человек! Опасный!

И совсем уж горькими были мысли Суа, когда он думал о своей стране. Пусть погибнут его род и Клан, пусть расточится богатство, пусть исчезнет власть, пусть пойдет он в Чак Мооль по горячим углям, дорогой страданий! Пусть за все ему воздастся, лишь бы стояла тайонельская держава! Он так и не вызнал, чем грозит ей это проклятое Завещание... Кайн Джакарра хоть и был чудаком, но не питал неприязни к Тайонелу, Лизиру или любой другой стране и в дела их не входил - во всяком случае, покойный Хотокан следов вмешательства не обнаружил. Наследник будет не таким. Нет у него причины любить тайонельцев - не больше, чем лизирских жаб! Возможно, Бихара ему не по сердцу, и Россайнел, и вся Риканна... Но эго плохое утешение, решил Холодный Дождь. В одной лодке сидим, а кто ею правит? Кто будет править - не сегодня, так завтра?.. И чем обернется то правление?..

Страх и неуверенность терзали Суа, и сделал он то, чего не делал много лет - принялся молиться. Ибо у кого просить совета смятенной душе? Лишь у богов, что обладают бессмертием, силой и мудростью.

Глава 11

Небесные Горы, хоган «Снежный лепесток».

Снега было выше головы. Потоки воздуха от винтов подняли целую бурю, но справились лишь с недавними снегами; те, что легли двадцать, тридцать, сорок лет назад, чуть просели под тяжестью машины, но не одна снежника не взлетела вверх. Убедившись, что винтокрыл стоит надежно и не провалится, Дженнак выключил двигатель и полез из кабины. Вслед за ним Кадиани тоже спрыгнул на плотную поверхность наста. Они очутились в снежной ямине, высокие края которой сужали обзор: небо и горы видны, а дом не разглядишь, только крышу, башенку и покосившуюся антенну. Их тоже засыпал снег.

Кадиани наклонился, пощупал снежный покров под ногами и сказал;

– Лопатой тут не обойтись, тар Джумин. Если копать до скального основания, нужен лом. И потяжелее!

– Такие раскопки ни к чему, - ответил Дженнак.
– Мы пробьем траншею до края площадки, расчистим снег у дома и сбросим тот, что лежит на крыше. Главное - освободить двери.

Помнится мне, что порог примерно на уровне наших коленей... Будем копать на эту глубину, а там посмотрим.

– Где лопата?
– с деловитым видом осведомился Логр.

– Ты ведь просил наказания, а не смерти с лопатой в руках, - с улыбкой промолвил Дженнак.
– Это очень древний инетрумент, и пока ты будешь им орудовать, кончится осень и начнется зима. Я прихватил кое-что посерьезнее.

Распахнулся люк грузового отсека, и на снег, погромыхивая и лязгая гусеницами, выполз приземистый агрегат. То была машина Ута, примитивный механизм, какие применяли при горных и земляных работах, когда приходилось бить шурфы и копать ямы.

Дженнак вручил Кадиани контрольный пульт.

– Трудись, прокладывай траншею! И следи, чтобы наш помощник не свалился с обрыва. Мозгов у него немного.

Затем, достав тепловой излучатель, ои принялся резать твердый наст. Машина сгребала снег и лед и, под присмотром Кадиани, сбрасывала в пропасть. Так они трудились до самых сумерек, добравшись сначала до дверей хогана, а потом - до края карниза, за которым склон почти отвесно падал вниз. Работа была нелегкой, дышалось в разреженном воздухе тяжело, и им пришлось натянуть кислородные маски.

С наступлением темноты они, наконец, очутились в доме, под защитой прочных стен. Дженнак запустил генератор, Кадиани принес из подвала дров и растопил камин; вспыхнули эммелитовые лампы, заплясало оранжевое пламя, и хоган ожил, наполнившись светом и теплом. Уставшие, по довольные, они посидели у огня, прикончили флягу красного аталийского и отправились спать.

Сон Дженнака в эту ночь оказался беспокойным; привиделось ему, будто, запустив в Сплетение программу, он покинул хоган и стал спускаться по тропе в ущелье, зиявшее внизу. Он был в теплой одежде, а в мешке за спиной лежали Святые Книги, нож, лучемет и небольшой запас еды. Но куда он шел? И зачем? Ответа не было. Тьма затопила разум Дженнака, и это едва ли ни радовало его; под натиском тьмы исчезло отчаяние, и он уже не помнил ни горя своего, ни прожитых им лет, пи облика Айчени, пн даже собственного имени. Он шел и шел, пробирался ущельями, брел среди скалистых вершин, пил воду горных речек, спал на камнях и не ведал, сколько раз солнце всходило над ним и опускалось за безмолвными горами. То была одна из дорог в Чак Мооль - без раскаленных углей, без трясин с ядовитыми гадами, без клыкастых кайманов, но столь же долгая и мучительная, как те, что предназначены грешникам. Сорок лет назад Дженнак преодолел ее, прошагал от хогана, затерянного в горах, до знойных долин Джайны, и теперь, во сне, эта дорога страданий снова явилась ему. Путь казался бесконечным, н не было в нем места надежде; знал Дженнак, что в конце его ждут годы забвения, поглотившие намять, что забудет он о Чени и других своих любимых, об отце и братьях, о сыновьях и о людях, что были ему верными друзьями.