Церера
Шрифт:
Надевая комбинезон, я невольно улыбнулась — сколько воспоминаний связано с этой простой рабочей одеждой! Вот я, десятилетняя, впервые примеряю «взрослый» комбинезон, чувствуя себя настоящим исследователем…
Годы прошли, а ощущения всё те же: стоит застегнуть молнию, и приходит уверенность — можно работать где угодно, не боясь ни грязи, ни царапин. Швы не подведут (проверено в самых экстремальных условиях!), а внутренняя подкладка всегда тёплая и сухая, что иногда забываешь — ты на далёкой планете, а не дома в любимом кресле.
Пожалуй, больше всего я ценила в нём практичность. Карманы были расположены именно там, где нужно — каждый инструмент
Я проверила системы комбинезона, восполнила аптечку и обновила репеллент. Я больше не в метрополии, пора забыть о беспечности.
После этого я разложила свои вещи, выставила на стол привезённые с собой гостинцы и обязательную коробку вкусняшек с Земли, специально для мамы, подключила планшет к сети лаборатории и поставила синхронизироваться информацию, чтобы не тратить на это время завтра. Просмотрела новости, отметила себе в календаре прочитать на завтра новую статью по моей теме, ответила в чате студентам, которые всё никак не могли успокоиться и швырялись в чат фоточками от переизбытка эмоций. Также я открыла логи, где со спутника писались передвижения родительского транспорта. Судя по данным, они находились на севере за двести километров от базы… Ух, далеко, это почти предгорья. За последние 24 часа транспорт не сдвинулся с места, запроса о помощи или о информации о чрезвычайной ситуации не поступало.
Может, они нашли там что-то новое и необычное и решили задержаться? Я только вздохнула. Ну почему они такие увлекающиеся натуры? Неужели так сложно просто кинуть короткое сообщение, что они задерживаются. Я бы так не волновалась. Я скачала лог на коммуникатор, подумала и скинула брату. Пусть знает, как они там веселятся вдвоём и бросили свою маленькую доченьку совсем одну…
Так, спокойно, Юлия, ты же взрослая девочка. Подумаешь, родители не вышли на связь, они и раньше так делали. Наверняка опять увлеклись какой-нибудь ядовитой лианой и забыли о времени. Или нашли новый вид светящихся грибов и решили устроить рейв-вечеринку в лесу. Так, стоп, что-то я совсем от усталости двинулась. Соберись, тряпка!
Самым последним делом на сегодня я заглянула в теплицу, утащила оттуда два крепких помидора, вынесла во двор раскладное кресло, натянула капюшон и устроилась под ночным небом досматривать трагедию про Одиссея.
Две фигуры стояли на сцене друг против друга, как непримиримые враги.
Полифем с уродливой одноглазой маской говорил:
— Кто ты, презренный, посмевший в обитель священную
Ногу поставить свою, где владычествую я?
Участь твоя решена — ты пищей моею станешь,
Плоть твоя смертная будет мне на потребу.
И Одиссей отвечал ему:
— Имя моё — Никто, о могучий владыка пещеры,
Путь нас привёл сюда, не знавших о грозном хозяине.
Кровью друзей ты упился, но чашу вина золотого
Ныне прими от меня как дар гостеприимства.
Монотонный речитатив убаюкивал. В рабочем комбинезоне было тепло и уютно, как в коконе. Я отрегулировала режим термоткани и загрузила свежую капсулу репеллента, чтобы меня никто не беспокоил. Лёгкий ветерок, который нес с собой ароматы инопланетной флоры и свежесть ночного воздуха, нежно касался моих щёк.
Над головой раскинулось бесконечное полотно звёзд,
знакомое с детства. Где-то там, в безвременье полыхало Солнце и танцевала Земля, прародительница людей. Если сосредоточиться, я бы даже нашла нужный сектор, но я уже совсем клевала носом.Мягкий свет, отразившийся от бока могучего Зевса, освещал пейзаж, создавая причудливые тени и подчёркивая уникальную красоту окружающей природы. И я заснула, убаюканная под «бубубу» из коммуникатора, запахами земли и аниса, и пением ночных насекомых.
Я была дома. Я наконец-то была дома. Сон под звёздным небом Цереры принёс глубокий отдых и осознание своей неразрывной связи с этим удивительным миром, даря чувство спокойствия и умиротворения. Я провалилась в царство Морфея…
И тут грянул хор:
— Лето благая, податель тепла животворного,
Мир без тебя бы застыл в пустоте безжизненной.
Пламя твоё согревает поля плодородные,
Светом твоим наливаются всходы обильные.
Первый луч располовинил небеса, как будто рука гиганта возникла над горизонтом сметая прочь ночные тени.
Я вскочила с кресла, спросонья запутавшись в собственных ногах и рухнула на землю. Чудовищно громкий звук шёл одновременно отовсюду и ниоткуда. Я закричала от страха, не в силах контролировать себя, и зажала уши руками, но это не помогло… Словно минуя уши и барабанные перепонки, прямо в меня вливалось торжествующее, заставляя содрогаться всё тело:
— Смертные, славьте же Лето, жизни подательницу,
Что озаряет пути наши светом божественным.
Пусть же сияют дни, пока Лето светлая
Церере дарит тепло с небосвода высокого.
Звук обрушился на меня, словно ледяная волна, пронизывая до костей. Казалось, сам воздух вибрировал, каждая молекула резонировала с этим чудовищным хором. Я зажмурилась до боли, стиснула зубы, но не могла заглушить эту какофонию. Сердце колотилось где-то в горле, в ушах стучала кровь. Головная боль усиливалась, словно раскаленные иглы медленно пронзали мозг. Реальность плыла и искажалась, я больше не понимала, где я и что со мной. Только бы это прекратилось, пожалуйста, пусть это закончится…
Меня трясло от адреналина, сердце заходилось как сумасшедшее, нашивка на рукаве комбинезона сменила цвет и замигала, привлекая внимание: «Высокое кровяное давление, примите успокоительное и прилягте». Дрожащими руками со второй попытки я вытянула из аптечки нужный пластырь и налепила его себе на шею, туда, где тонкая кожа позволит лекарству быстро всасываться. От боли я не могла сосредоточиться, но эффективное лекарство подействовало почти мгновенно. Я рухнула ничком, слыша, как затухают, но не исчезают торжествующие голоса:
— О, смертные, Лето восславьте, жизни нашей подательницу,
Что своим светом благословенным путь наш освещает.
Пусть дни наши будут светлы, пока Лето сияет,
И пусть мир на Церере процветает, пока звезда над нами встаёт.
Голову сдавило мигренью, возникла жуткая боль в переносице, хотя я не ударялась лицом. Я свернулась агонизирующим комком, слыша далёкое пение. Хор не замолкал, хотя я больше не разбирала слов, звук перешёл в низкий гул. Последнее, что я запомнила перед тем, как провалиться в забытье — яркий свет Лето, и чужие, нечеловеческие слова, эхом звенящие под сводами черепа.