Чагудай

— Доверяю, что ты, доверяю…

Я-то доверяю, а вот она после этого разговора доверие, видимо, ко мне совсем утратила. И в день зарплаты теперь всегда меня дома поджидает. Только зайду, с порога:

— Давай.

Выкладываю из кармана все до мелочи. Потому, как она в бухгалтерию нашу звонит перед зарплатой и знает в точности, сколько я принести должен.

Не жизнь — это, конечно, без заначки, божье наказание. Но что делать — привык, свыкся. Как ей заведено, в день получки иду строго домой, деньги из кармана — перед ней на стол. Смотрю, как считает да приговаривает:

— Это — туда, это — сюда… А это на дачу отложим…

И вот, не поверишь, прихожу, а жены-то нет дома. Записка на столе: «Я у мамы в больнице. Скоро буду. Сиди, жди.»

Вот спасибо теще-то. И я ж мгновенно духом воскрес. Вытянул из выложенной на стол пачки бумажку поменьше — ну, вдруг, вдруг, не заметит в этот-то раз.

И по квартире тык-мык. Куда бы засунуть?

По комнате, по ванной прошелся — нет ничего подходящего. На кухню забегаю и слышу: жена ключом в двери ворочает.

Я холодильник — настежь. И бумажку свою в батон колбасы ввинчиваю. Соображаю себе при этом: буду делать бутерброд и, как всегда, толстый кусок отрежу, из него заначку выковыряю как-нибудь незаметно и уж перепрячу куда-подальше.

Ага, заходит:

— Мама на поправку пошла.

Тут и я спокойно вздохнул:

— Ну, слава тебе господи.

Она тут же — к столу. И, ведь, давай считать.

Я ей так лениво:

— Да точно там все, точно.

А она считает, считает и раз — морщится:

— А где остальное?

Плечами жму:

— Может со стола ветром сдуло?

Она — бац — на колени. Ко мне подползает:

— Милый, не шути — отдай.

Я карманы выворачиваю:

— Смотри. Нет ничего. Значит, все отдал.

А она встает, хранилище свое поправляет и качает им так вместе с головой:

— Ну, смотри, сама найду — пожалеешь.

И давай шурудить по квартире. Да не абы как. Кино насмотрелась и профессионально так шарит по квадратам. И в бачок сливной в ванной заглянуть не забыла, и обои подклеенные прощупала. Потом — к холодильнику. Открывает — у меня так сердце из пяток к соседям и поскакало: «Дык-дык, дык-дык…»

Но она-то, как в кино положено, в морозильник полезла. Скребла там иней, скребла — а нет ничего бумажного.

Хлопнула дверцей холодильника. Села на стул.

— Подойди, — говорит.

Ну, подхожу. И она давай меня обыскивать. Опять как в кино том — форменный полицейский. Все карманы еще раз сама вывернула, все подкладки и швы прощупала. Пусто-пусто.

Насупилась:

— Тогда раздевайся.

— Ты чего? — говорю.

А она, грозой набухает:

— Раздевайся. Ну…

Ладно. Скинул все с себя. Пусть смотрит. Ничего на мне не привязано. Под мышками не зажато.

— Обернись, — говорит.

Обернулся. Вот, блин, дожили. И переживать бы мне по этому поводу. А у меня на сердце вдруг так легко стало. Ведь в какое положение меня поставила, а не нашла. И теперь, когда обратно обернусь, как будет в глаза мне смотреть?

Ага не смотрит! Головой себе в колени уткнулась, ревет:

— Ну, скажи, скажи, где деньги?

Я трусы натягиваю и спокойно ей:

— Так забыл сказать, что налог новый ввели. А ведь раз ты в бухгалтерию мне звонила, так тебя известить должны были?

Она голову поднимает:

— Какой еще налог?

Я за рубашку берусь:

— Какой, какой… На совесть.

Она глазищи вытаращила:

— Так и я зарплату получала. С меня не взяли.

Я пуговицы на брюках застегиваю:

— Так у тебя ж совести нет.

Молчок полный. Дошло до нее вроде уже полностью, что переборщила она с этим обыском. Раз денег-то не нашла, значит, сама виновата.

Но соображает она у меня быстро. Знает, как меня удобрить, если что. Личико под краном сполоснула и — к плите:

— Да, черт с ними, милый, с деньгами-то — не в них счастье. Ты же, конечно, голодный пришел. Да пока меня ждал. Давай я тебя покормлю. Супчика сейчас налью…

Я — к холодильнику:

— Знаешь, перенервничал. Не хочу супчика. Бутерброд вот только съем.

Достаю батон колбасный из холодильника. Нож беру. Но вот раскаяние ее недооценил. Она у меня и батон, и нож мигом перехватила:

— Садись, я тебе все сама сделаю…

И слова не успел сказать, как она колбасу тоненько так, как в ресторане:

— Цык, цык, цык, цык…

Меня аж в пот бросило. Выхватываю у нее из-под ножа кусочки и в рот. Языком заначку ищу. Думаю, если что — склею. Главное — не проглотить. Потому как, что есть мужик без заначки?… Тьфу! И растереть!

Сено-солома

Поехал я на свадьбу к другу. В деревню. В настоящую. Дома рубленные. Скотина в каждом дворе. Стога сена-соломы. Огороды до горизонта. Воздух не хуже водки пробирает.

К ночи разгулялись в доме жениха на полную. И приглянулась мне одна бабенка. Тоже из других краев приезжая. Веселая. В теле. Но при муже. Но в мою сторону посматривает, как и я в ее.

И только заговорился с кем-то супруг ейный под рюмку, я эту подругу во двор вызвал. Пошла. Тут же. Ну, думаю, медлить нам тогда нельзя. Сразу к делу. Обнял ее на крылечке. И она ко мне ответно прильнула. Горячая, так и жжет по нежным местам.

Куда же мне с ней? Местность незнакомая. Во двор вывожу. Ага, постройка из темени выплыла. Думаю, может быть, баня. Но нет, курятник, оказался. Петухи да куры такой гвалт подняли.

Выскочили мы. Снова обнялись. За курятник завернули. Вижу, холм возвышается. Стог сена, не иначе. Днем же его видел. А это получше бани будет. Сейчас занырнем в него с подругой. Ну и валю ее в этот стог.

А то не сено оказалось. Навоз…

И где почиститься? У кого спросить? Вернулись мы в свадебный дом в этом самом деле с ног до головы перепачканные. Все, конечно, про нас все тут же сообразили. Смотрят на ее мужа. Но он, слава богу, заснул уже за столом прямо. Перебрал видно зелья хмельного. А то б какая же свадьба без драки…