Чагудай

Просыпаюсь утром. Моей нет. В магазин, стало быть, ушла. Но слышу, ключ в замке ворочается. Возвращается, ага. Я встаю на встречу. Голова трещит. Но, думаю, она-то сейчас обрадованная, поцелует и амнистирует под чистую — поднесет для облегчения.

Супруга входит, а у нее морда злая-злая, как у твоей собаки. Посмотрела на меня, посмотрела, потом хвать швабру из угла и как даст мне по лбу: вот она, шишка.

Я ее за руки:

— Ты че, — говорю, — очумела?

А она на кресло осела так, да давай причитать:

— Ах, ты козел, старый, почитатель тайный…

Ниче не понимаю:

— Так тебе что, не понравилось?

Она так и задрожала:

— Так мне это еще и понравиться должно?

Я и сел рядом с ней. Думаю, вообще, что ли ничего в бабах не понимаю:

— Обидел тебя, выходит?

У нее слезы из глаз горным потоком льются, того и гляди, меня в коридор смоет:

— Значит, решил с Танькой любовь закрутить?

Мне совсем невдомек:

— С какой такой Танькой?

— С подругой моей, — говорит, — Да ты не придуряйся. И не надейся. Она сама мне все рассказала…

Но я же хоть и пьяный был вчера, а все помню. Не приставал я ни к кому. И уж тем более к соседке — лучшей подруге жены:

— Объясни, — говорю.

А она — мне:

— Нет, это ты мне объясни… Захожу я к Тане после магазина, а подруга моя шепотом мне так, чтобы муж не слышал: «Посмотри-ка». Открытку показывает красивую такую, в цветочек. Раскрывает ее, а там: «Моя радость, ты одна утеха души моей. Молю о том времени, когда мы будем вместе. Тайный почитатель.» Ну, так я сразу твой почерк узнала, кобель ты драный. «Спасибо, — говорю, — Таня. Ты настоящая подруга…» А мне-то хоть бы раз, гад, слова такие ласковые написал…

Тут-то я и сообразил. Танькин почтовый ящик аккурат под нашим.

— Так, значит, это я ей открытку в ящик опустил?

Жена затряслась аж:

— А кому ж еще?

Я на нее честно так поглядел:

— Да это я же тебе писал. Только, видать, спьяну ящики перепутал.

Она, вот глупая, не верит:

— Ты не перепутал. Это бес тебя попутал. На старости-то лет. Письма любовные писать вздумал. От родной жены к соседке намылился…

И так ведь и не поверила. Вот и хожу я с неправильной шишкой. И можно сказать, с оскорбленной душой…

Тельняшка

Да, бабы, они подраться любят. Моя тоже влепила мне после отпуска. Правда, по делу.

Так получилось, что не вместе мы с ней поехали. Из-за работы не совпало, и сначала я отправился. Отдохнул, мама дорогая, лучше не придумаешь. Приехал добрый, довольный, красивый. Жена глядит и аж завидует:

— Ой, и мне бы так скорей отдохнуть…

Что ж, время подошло — отправил. Потом жду положенный срок. Ага, приезжает. И сразу, еще на вокзале заметил — нервная какая-то. Интересуюсь, конечно:

— Плохо отдохнула?

А она мне так сквозь зубы:

— Очень хорошо.

Ну, хорошо, думаю, так хорошо. Может, в дороге не выспалась. Или голова там болит. Или зубы. Или еще чего.

Но привез домой. Накрываем на стол, садимся. А она все молчит. И так серьезно молчит.

Потом хлеб берет. Масло на блюдечке подтягивает и спрашивает:

— Тебе бутерброд намазать?

— Ну, намажь, — я не против.

Супруга нож берет и смотрит на него, смотрит.

— Ты чего? — говорю.

— Ничего, — опять мне сквозь зубы.

Масло на хлеб кладет и размазывает, размазывает, размазывает. И раз замерла:

— А знаешь, мне в отпуске женщина одна историю интересную рассказала…

— Ну-ну, — говорю, — поделись, раз интересную…

Она снова на нож глянула и положила его на стол. Потом еще в сторону отодвинула. А бутерброд держит:

— При фигуре такая женщина… Не успела, рассказывает, уехать, а вернулась, приехала на это место снова. Любовь у нее тут была большая и красивая. Двадцать дней закаты и рассветы у озера с одним встречала. Такие он слова ей ласковые говорил. Такие ласки жаркие оказывал. Говорит, оторваться от него не могла, когда расставались. Ревела. И слезами выпросила у него на память тельняшку, в которой он с ней по закатам да по рассветам кочевал… И вот от любви такой теперь она тельняшку эту каждую ночь на себя одевает, чтоб во сне он к ней снова являлся. Чтоб слова ласковые говорил. Ласки жаркие оказывал… И показывает она мне эту самую тельняшку. А она не новая, знаешь. Штопанная. На правом плече…

Я так и замер, а жена — и в всхлип, и в визг:

— Ты ж говорил, гад, что украли!

И как даст мне в морду бутербродом. И еще, и еще.

Сижу и не дергаюсь, ну, как полный истукан, в масле и крошках. А чего ей скажешь? Все ясно. Ездили-то мы разное время, но в один и тот же санаторий. И тельняшку полосатую, что я с собой всегда беру, супруга как раз за день до моего отпуска начисто постирала. Да заштопала на правом плече… Такие дела.

Синяк

А я с синяком ходил вообще не по делу. Почти две недели светил им, народ задорил. Но не по делу, не по делу.

А все было как? Случился у меня роман с бухгалтершей нашей. У нее муж-моряк ушел, как полагается, в дальнее плавание. А она от одиночества мается, аж стонет и плачет, и в гости зовет. Вот я и стал захаживать. Раз, да другой, да третий.

Неплохо так все наладилось. После работы забегу на часок к бухгалтерше, утешу, а потом домой. Супруга вроде и не замечает ничего. Я ведь не на много запаздываю.

Но вот в один из славных деньков забежал я к бухгалтерше. Помиловались мы с ней быстренько. Навострился уже домой, но жажда меня взяла, и присел я на кухне чайку выпить. А тут на тебе: дверь открывается — муж из морей явился досрочно. Здоровый такой. Ну, думаю, хана.

А он сумку у двери бросил и:

— Привет, — говорит.

Бухгалтерша моя-его, конечно, супругу на шею бросается:

— Здравствуй, милый.

Я чашку с горячим чаем из рук не выпускаю:

— Здравствуйте.

И смотрю на его ручищи-кулачищи. Но моряк мирно так бухгалтершу от себя отцепляет и в мою сторону ее перепасовывает:

— Ну, и правильно. Забирай ее. Я себе другую нашел. К ней перебираюсь. Вот за вещами зашел.

Бухгалтерша опять на него бросается:

— Как другую. Ты не так нас понял…

Но он ее слушать не стал, запер в комнате. А сам со мной на кухне за стол присел:

— Чего пьешь?

— Чай.

Он достает бутылку:

— Давай-ка с тобой чего покрепче выпьем. Отметим мой развод. Сколько я ее терпел, теперь ты сам узнаешь, если на ней женишься…