Чандрагупта

у Васубхути. Монах был у себя. Брахман почтительно приветствовал его и сказал, что хочет поговорить с ним

наедине. Они удалились в укромное место, и Чанакья стал уверять Васубхути, будто очень сожалеет, что так

долго вводил в заблуждение столь благочестивого монаха, что не открыл сразу правду о себе, и теперь просит

прощения за обман. Простодушный монах попался на крючок его учтивости и сам стал утешать Чанакью.

— Я не сержусь, благородный брахман. Так и следует вести себя благоразумному человеку в чужом

месте.

Чанакья сумел польстить монаху, красочно описав, каких мучений стоило ему скрывать правду перед

человеком, для которого неприемлем путь лжи. Во время их беседы в монастыре появилась Вриндамала, и

Чанакья стал расточать похвалы добродетелям верной служанки. Под конец брахман сказал:

— Я открыл ей, кто я и зачем пришел в Паталипутру, и только с ее помощью встретился с Мурадеви.

Теперь мое дело сделано, и я могу уйти. Я счастлив, что вернусь к Майядеви с добрыми вестями. Мне пора

уходить. Прошло много времени, и раджа киратов уже, верно, беспокоится. И меня ждут дела в моей обители.

Прощаясь с монахом, Чанакья как бы между прочим обронил:

— Раджа киратов собирался послать как-нибудь своего сына в Паталипутру погостить у Мурадеви да

поучиться управлять государством у раджи Дханананда. Если так случится, то, может быть, раджа киратов

пошлет меня сопровождать юношу. Тогда мы еще увидимся.

Пока он так говорил, Вриндамала понемногу оправилась от смущения, пришла в себя от похвал и

решилась спросить брахмана насчет тех слов, какие обронила Мурадеви при расставании с Чанакьей.

— Мурадеви? — удивился брахман. Мурадеви послала привет матери и брату. Да ты сама знаешь, что

обычно передают женщины с теми, кто держит путь в их родительский дом. То же сказала и Мурадеви. Я даже

толком все и не запомнил. Понял главное, что она счастлива, что кончились ее горести. Еще просила, чтобы

прислали к ней племянника. Вот и все, пожалуй.

— Нет, нет, — воскликнула Вриндамала, — это не были слова привета! “Хорошо, что ко мне придет

помощь. Но если бы этого и не случилось, я все равно исполнила бы свою клятву”, — вот что она сказала. И

хорошо слышала. Что это значит?

Чанакья слегка смутился от неожиданности, но сумел это скрыть и, точно что-то припоминая,

пробормотал:

— “Клятва”? “Помощь”? Она так говорила? Что-то я не помню. Нет… нет… Кажется, в самом деле… Да,

она сказала, что хочет, чтобы кто-нибудь из родных приехал поддержать ее. Сейчас она в милости у раджи, но

счастье переменчиво, а враги ее не дремлют, так хорошо было бы иметь около себя кого-нибудь из близких. До

сих пор родные словно забыли про нее, но теперь пусть явится кто-нибудь, мать или племянник. Иначе она и

думать забудет, что есть у нее родительский дом, и никого больше видеть не пожелает. В том и была ее клятва.

Ничего больше.

Вриндамала недоверчиво выслушала брахмана; она почему-то усомнилась в истинности его слов. Нет, не

о той клятве говорила Мурадеви, — так чувствовало ее сердце. Но она ничего не спросила у Чанакьи и спрятала

глубоко в душе свои сомнения.

На другой день брахман покинул город. В пути он думал о том, чего уже достиг и как много еще

предстоит сделать для исполнения задуманного. Он нащупал трещину в здании царского благополучии, он

приобрел верную помощницу. Но как быть дальше? Он пообещал, что вскоре вернется в Патилпутру с

царевичем, будто бы сыном раджи киратов, который, пользуясь родством, сможет завершить свое воспитание

при дворе Дханананда. Но сам он, Чанакья, беден, а Чандрагупта взращен пастухами. Где взять нужные

средства, чтобы достойным образом снарядить юношу, окружить подобающей свитой? В их лесной обители не

сыщешь и разменной ракушки, а тут требуются золото и драгоценности. И медлить нельзя. Нужно сразу же

вернуться в Магадху. А там тоже предстоят большие расходы. Теперь понадобится иметь и слуг и тайных

соглядатаев. Всем придется платить, никто не станет служить даром, тут не помогут хитрые речи. Где же взять

денег?

Чанакья в самом дело был нищ, да никогда и не стремился к богатству. Читатель уже знает, что трудно

было найти человека более неприхотливого и лишенного всякой корысти, чем Чанакья. И теперь он размышлял

о богатстве лишь потому, что без него невозможно было исполнить задуманное.

Наконец он решил, что не стоит пока ломать голову, что так или иначе он что-нибудь придумает, и мысли

его потекли в другом направлении. Как-то там в обители управился с делами Чандрагупта? Совладал ли с

юными бхилами, кхаси, гондами? Или, может, не справился, рассорился со всеми по молодости? При нем самом

все шло легко, по раз заведенному порядку. Он обучал юношей разным наукам, а те служили ему, собирали для

него плоды и корни, сами кормились охотой. Поддерживали обитель и раджи, сыновья которых учились у

знаменитого брахмана. А что там теперь?

Так раздумывая и тревожась, подвигался Чанакья к пределам своей обители. И чем ближе он подходил,

тем сильнее становилось его беспокойство. Но у самых границ обители тревоги на время оставили его. Он стал

думать о том, как встретит его любимый ученик, что скажет, как, должно быть, обрадуется. Нетерпение и

счастливое предчувствие переполняли его душу. Отчего бы это? Знать, хорошие вести ожидают его!

И вот брахман ступил на землю своей обители. Он сразу услышал радостный гул вдали, шум, крики,

ликующие возгласы. Наверное, подумал Чанакья, кто-то из его учеников отличился на охоте. Что же там за

добыча — лесной буйвол, тур, горный баран или, может быть, тигр? “Кстати я пришел, им приятно будет

похвалиться своей удачей”. И он пошел в ту сторону, откуда слышался шум. Сквозь деревья и заросли он