Часть третья

– - Какое еще обстоятельство?
– - удивилась Ася.

– - Звиняюсь: я немного наврал. Я, когда выпью, не гожусь в любовники, там у меня -- крючком. Так что если вы, мадам, не возражаете против нашего более тесного союза и единения, снимайте с себя платьице и ложитесь на топчан: я и так знаю, что у вас там, откуда ножки растут. Топчан, вернее диван, жесткий, под матрасом доски, но зато мне будет мягко, и поэтому я проберусь глубоко-глубоко на радость вам, моя царица.

Слова "глубоко-глубоко" и " моя царица" тронули подпорченное сердце Аси, и она отказалась от своей первоначальной мысли, высказанной вслух. Однако сближение, ничем не отличающееся от обыкновенной случки, не обрадовало, и не огорчила Асю. Оно было похоже на глоток теплой мутноватой воды в тропическую жару и свершено не взбодрило ее все еще мятущуюся душу.

– - Ну, ты все? Влезай в штаны, и давай приступим к трапезе, я что-то проголодалась, да и в горле пересохло, - произнесла она нарочито, языком бульвара.

– - Слушаюсь, моя госпожа, моя аппетитная телка, -- произнес Шарапов, прикладывая руку к пустой голове.

Гаражная трапеза была рабоче-крестьянской, она состояла из черного зачерствевшего хлеба, дешевой колбасы, консервы из фасоли, соленого огурца и двух бутылок водки.

– - Наливай, -- сказала Ася. Она уже держала сигарету во рту и глубоко затянулась.

– - Из горлышка не хочешь?

– - Из горлышка? Да ты что? Или мы уже отпетые алкаши?

– - Я работал в Бангладеш, дык там все с горлышка дуют, -- сказал Шарапов, хватаясь за бутылку.

– - А я не буду.

– - Тады у кружку.

– - Давай кружку черт с тобой, мой милый немощный кобель.

– - Га--га--га! Милый, какое звучное слово, "кобель". А почему немощный? Я что - не достиг глубины?

Толик достал другую кружку из мешка цвета хаки, довольно грязную, эмалированную внутри белой эмалью и разводами от грязи, с крупинками, прикипевшего песка на дне. Темные разводы внутри говорили о том, что ее давно никто не мыл и не вытирал чистым полотенцем. Ася посмотрела и, хотела, было возмутиться, но вспомнила, что уже пила из другой кружки, стала шарить глазами по полу и увидела, что эта, предыдущая кружка, валяется в луже, пахнущей мочой.

– - Ладно, кобель, -- произнесла она и, не дожидаясь реакции напарника, поднесла горлышко бутылки ко рту и потянула как в младенчестве материнскую грудь.

– - За твое здоровье, моя дорогая пышка, -- произнес Шарапов, поднося свою бутылку ко рту.
– - Я-то всегда с горла?, с горла?, так вкуснее и ...и полезнее для здоровья.
– Он причмокнул и едва слышно сплюнул на пол, но Ася не обратила на это внимание и потянула еще с горла. Ася набросилась на колбасу. Она жадно кушала и поедала его своими глазами, она ждала не только красивых слов, но объятий, на которые был так скуп Толя, особенно сейчас, когда он держал бутылку в руках и согревал жидкостью свои внутренности.

– - Она, -- сказал он вдруг, поглаживая бутылку ладонью правой руки, -- способна заменить любую женщину, даже такую красивую, как ты. И это очень хорошо. Женщины, подобные тебе, слишком много хотят, у них высокие требования. Мы мужики, не всегда способны дать им то, чего они хотят. Да и нужно ли это?

– - Так может рассуждать только не любящий человек, или сухой, вроде тебя. У меня был Борис. Так это был настоящий мужчина..., а ты...один разок и то, так себе. Короче, раздразнил ты меня только. Обслюнявил всю.

– - Чо вы разбрелись в разные стороны со своим Борисом? Кто виноват в этом? Надо было держаться мужика, вцепиться руками и ногами и не отпускать, а теперь что толку сожалеть? Видать, ты сама хорошая бл...

Толя еще потянул из горлышка, да так, что на дне не осталось ни капли. Ася пододвинула бутылку к себе поближе и посмотрела на него злым, уничтожающим взглядом.

– - Ладно, последним поделюсь, я человек не жадный, - сказала она.

– Но, все же, как вы, кто от кого драпанул?
– зло глянул он ей в глаза.

– - Мы оба. Он -- в свою сторону, а я в свою, -- покривила душой Анастасия.

– - А сейчас, если мы разбредемся в разные стороны, только ты будешь виновата, поняла?

Ася посмотрела на него ласковыми, но уже мутными от алкоголя глазами и села ему на колени. Ее рука постепенно остановилась на безжизненной плоти, помяла ее и, убедившись, что Толя прав, снова уселась на свое место.

– - Давай оденемся и прогуляемся по Крымскому мосту. Мне этот мост очень нравится. Пойдем, а?
– предложила Ася.

– - Пока есть хоть капля в одной из бутылок, я не сдвинусь с места, -- твердо заявил Толя и приложил губы к горлышку.

– - Ну, черт с тобой, -- сказала Ася, -- где наше ни пропадало.

Когда посуда была не то чтобы чистой, а пустой, Ася с Толей оделись и вышли на улицу.

Вот уже и Крымский мост. Тут так красиво. Время ближе к двенадцати ночи, машин немного, влюбленных пар, то же самое, Толя не хочет идти по краю шоссе, он все норовит выйти на проезжую часть с поднятой рукой и кричит: Такси! Такси! Но машины не останавливаются, а мчатся с еще большей скоростью, словно за ними гонятся работники милиции.

Наконец одна машина стала подавать непрерывные сигналы, но Толя практически преградил ей путь, держа Асю за руку. Вдруг, как показалось, легкий стук и темень в глазах: открывай, не открывай, ничего не увидишь. Ася запищала, завизжала, а Толя не издал ни единого звука - слишком сильный удар получил он в области темени, когда машина сделала второй разворот, и тут же заснул вечным сном. "Скорая" подъехала через несколько минут, он еще был теплый, еще дышал, но в сознание не приходил. А что касается Аси, то у нее был перелом обеих ног и отрыв почек.

Врачи констатировали алкогольное опьянение первой степени, Толю отвезли в морг, а Асю в больницу на операционный стол. Одну ногу заключили в гипс, а другую, правую пришлось ампутировать из-за того, что сильно была раздроблена берцовая кость. Только несколько дней спустя, она пришла в себя и узнала страшную новость: ей дадут инвалидность первой группы, а Толя...на вечном отдыхе, у него уже ничего не болит, и никакие мирские проблемы его не интересуют.

Она никогда не была в таком отчаянии и все думала: "Почему я осталась жива, а Толя погиб, отмучился, а я..., видать Бог меня наказал. Напишу Борису. Ни в чем не стану его винить, просто сообщу, что я теперь не только брошена им, но и сам Господь от меня отвернулся. А он, пусть он живет правильно, никого не обижает, никому не делает зла, потому что часто при жизни зло приходит к человеку после того, как он сам сделал кому-то зло".

Она написала дрожащей рукой. Письмо было коротким, но страшным. Борис прочитал и пришел в ужас. Он послал гонца с двумя тысячами долларов и написал короткую записку, в которой выразил сожаление по поводу случившегося.

" Пропью я эти деньги, - решила Ася, - а когда они подойдут к концу, наложу на себя руки. Нагулялась, нагулялась, наплакалась, хватит. Жизнь это сон, но это может быть и тяжелый сон. А у меня вперемежку. Сама виновата. Не стоило мне посещать Грецию. Я оказалась бессильной противостоять соблазну, у меня не выработался иммунитет, а Борису не следовало отправлять молодую бабу одну. Не каждой женщине можно верить. Я, видать, одна из таких. Что ж, поделом, как говорится".