Часть третья

Ася с трудом привыкала к костылям. А почки ей подшили, хотя она их чувствовала всю свою долгую жизнь. Она прожила еще тридцать лет, и свою романтическую любовь к Борису вспоминала все чаще и чаще со слезами на глазах. Написать хоть открытку - рука не поднималась. У нее была своя жизнь, такая далекая от жизни Бориса, что напоминать о себе лишний раз было просто смешно.

40

Владимир Павлович ничего не мог с собой сделать: он тяжело переносил самую глубокую травму в своей жизни; она заключалась в лишении должности городского прокурора. Он и сам не знал до этого, что власть выше всех благ земных, потому что власть источник этих благ, она залог успеха у женщин, она источник богатства и еще чего-то такого, необъяснимого, притягивающего, порабощающего человека любого уровня. Он знал многих людей, умных, выдающихся, но ни одного из них не было столь сильного духом, кто бы отказался от власти. Ради женщин идут на преступления, но это очень редко, а вот ради власти, всегда. Несмотря на длительные лесные прогулки в одиночестве, где, как ему казалось, его сопровождают птицы и поют для него радостные песни, он при подходе к дому, чувствовал непроходимую тоску. Казалось, Светлана спросит, а если не спросит, то обязательно подумает: кто ты теперь? почему ты себя так дурно вел, что тебя лишили должности городского прокурора?

Но супруга, как могла, отвлекала его от тяжелых мыслей, он кивал головой в знак согласия, все глубже загонял эту обиду вовнутрь себя и страдал от этого еще больше.

Иногда помогало спиртное. Света видела, что муж тянется к рюмке чаще, чем к ее губам, но, чувствуя его настроение, не возражала, а наоборот, агитировала: выпей, легче станет.

Вскоре Владимир Павлович почувствовал, что у него нелады с печенью, а это значило, что со спиртным надо заканчивать.

В один из дней апреля он намотался по кабинетам местных чиновников, а председатель Дырявое Корыто повышал на него голос и говорил, что он, Владимир Павлович, теперь никто и нечего ему задирать рыло, поскольку это рыло давно в пушку.

После этого разговора он сел в свой джип, мотор долго не заводился, что окончательно вывело его из равновесия.

Домой он вернулся в восемь вечера, сел перед экраном телевизора и вдруг почувствовал, что его клонит ко сну. Прилег на диван, как был одетый. Света решила не трогать его. Она думала, что около двенадцати, в это время он обычно поднимался, посещал туалетную комнату и возвращался на место. Так вот в это время он и ляжет в семейную кровать, рядом с ней. С этой мыслью, она легла, пригрелась и крепко заснула.

А Владимир Павлович в это время погрузился в другую жизнь: перед ним во всей привлекательности и доброте возник образ его первой супруги Валентины на том самом месте, недалеко от Центрального телеграфа. Она так же, как и тогда стала спрашивать его: вы не из Прибалтики? У вас прибалтийский акцент. Потом она увела его в Александровский сад, долго и жарко целовала его так, что у него появилась кровь на губах. Тогда Валя достала белоснежный платочек и вытирая ему губы, спрашивала:

– Зачем ты бросил меня, что я тебе такого сделала? Я приютила тебя бесприютного, не позволила тебе жить на вокзале, пожалела тебя, вернее, проявила к тебе гуманные чувства, а ты так обманул меня, почему, скажи на милость?

– Прости меня, я страшно виноват перед тобой.

– Останься со мной и никогда не уходи от меня,- произнесла она и взяла его за руку. Они шли дорогой, затем поднялись выше туч, любуясь луной и звездами, а под ними крутилась земля, маленький шарик с пожарами, наводнениями, разводами, войнами, разрухой и голодом.

– Не будем больше возвращаться на землю, - сказал он Вале.

– И я так думаю, - произнесла Валя, хватая его за руку и увлекая в бездонный космос.

Света поднялась только утром, когда свет вовсю проникал в окна и тут же бросилась к мужу. Муж спал... вечным сном. Ужас свалился на ее бедную голову так быстро и так неожиданно. Она даже не могла реветь: душа закаменела, слезы, как ручеек в пустыне, высохли. Она ожидала всего, что угодно, только не этого. Она осиротела, оставшись с маленьким ребенком на руках. Его надо поднять на ноги, а как это сделать, не имела решительно никакого понятия. Высокий забор и золотая крыша над ее прелестной головкой вдруг исчезла, забор развалился и перед ней предстала жестокая действительность, где надо было вертеться волчком, чтобы выжить да еще сына поднять на ноги. И потом, как это так? Вчера был, говорил с ней, улыбался, а сегодня его нет. Вот он лежит как во сне, с маленькой едва заметной застывшей улыбкой на губах, и эти губы никогда больше не изрекут ласковое слово в ее адрес.

Смерть мужа заставила ее думать о том, о чем она раньше никогда не думала. Оказывается, жизнь это не что-то вечное и незыблемое, данное раз и навсегда. И правильно делают те люди, которые думают о том, что придется умирать. Это ведь сказывается на поведении, на отношении к другим. И ей очень хотелось сделать что-то для окружающих.

Не утешало даже то, что муж оставил неплохое наследство: прекрасный дачный дом в Подмосковье, отремонтированную квартиру по европейским стандартам, два автомобиля и полмиллиона долларов.

И здесь дом, стоимостью в триста тысяч, а в нем много добра. А сколько одежды мужской и женской, и особенно детской. Надо раздать все людям, а дом продать и вернуться в Москву. Светлана раздала все это, не думая о том, что сколько стоит.

После похорон мужа, а похоронила она его здесь же, в Клевене, поскольку не было никакой возможности перевести тело в Москву, к ней подошли два алкаша и стали просить забор, что опоясывал дом на могильные ограды.

– - Но...забор...ограждает участок и дом, как же я могу это сделать? А потом он недешево стоит.

– - Дом вы все равно продадите. Вы-то здесь жить не будете, -- сказал один из них, нагло глядя ей в глаза.
– А если не продадите, его и так разберут по частям.

– - Откуда вы знаете? а может, я здесь останусь?

– - Мы усе знаем, -- сказал патлатый.

– - Ну и хорошо. Только забор разбирать я не намерена, -- заявила Света уже более твердо и повернулась, чтобы уйти.

– - Она давно не обнималась, -- добавил второй мужик и захохотал.

Вскоре Света повесила объявление о продаже дома. Оно читалось издалека на любом заборе из деревянного штакетника. Слух о том, что продается москальский дом, облетела всю округу с быстротой молнии. Уже на следующий день председатель местного совета Дырко Корыто появился у калитки, запертой на ключ, и со всей силой стал нажимать на кнопку звонка. Светлана выбежала в халате, узнала председателя, его невозможно было не узнать, и открыла калитку, пригласила в дом.

– - Я еще раз прибыл выразить вам свое сожаление по поводу гибели так сказать вашего мужа, -- патетически произнес Дырко Корыто.

– - Премного благодарна. Но почему гибели?
– - нахмурив брови, спросила Света.

– - Я, знаете, не совсем затем пришел сюда, я сюда пришел по объявлению, а так у меня к вам и вашей семье нет никаких претензий. И вы, и ваш муж являются гражданами незалежной Украины, они могут иметь свой дом не только в Клевене, но и в Бердичеве, они так же могут и продать этот дом за денежки, разумеется, за зеленые. Я все жду, не дождусь, када Украину примут у етот Евросоюз и завалят нас продухтами, построят нам дома, такие же как у вас етот дом. Но пока там Юшшенко раздумыват, вступать али не вступать у ету Европу, или к американцам податься, я решил не затевать строительство своего особняка. Но..., э, все не то. - Дырко Корыто почесал затылок и снова заложил руки за спину, как в добрые старые времена, когда он обитал за Уралом на валке леса, где ходили, туда и обратно только так: руки за спиной.
– Мине доложили, что продается этот дом, и когда я подошел, действительно увидел, что дом продается. Сколько он мог бы стоить? Я прошу учесть, что при его строительстве, я, так сказать, все льготы предоставил вашему мужу, дай ему Бог здоровье, простите: дай ему Бог озможность посетить царствие небесное и тама остаться на вечные времена..., так вот, я подписал ему за всех, за архитектора, пожарника, землеустроителя и все-всех единым махом.

– Нам с покойным мужем этот дом обошелся в триста тысяч долларов, - сказала Света.

– В три тысячи долларов, так?

– Вы, Дырко, глухой малость: не три, а триста тысяч долларов.

– У меня таких денег в жисть не было, и быть не могло. Я вел скромный образ жизни, понимаете, а не то, что вы там, в Москве. У вас, должно быть, там своя скважина, откуда идет газ, и вы его продаете нам же, - так?

– Знаете что, Дырко Корыто, я вам буду платить триста долларов в году.

– За что?

– Вы будете присматривать за моим домом. Чтоб крышу не разобрали, окна не выбили и цветные стекла не растащили, чтоб забор не унесли.

– И шоб калитка на заборе была цела, - в восторге произнес Дырко Корыто.

– Вот именно.

– Тогда по рукам!

Так Света с маленьким Володей уехала в Москву, не сумев продать дорогостоящий дом. Отъезд не сопровождался ни радостью, ни печалью: Света здесь жила немного и не успела привыкнуть, так как она привыкла в Москве.