Чем ближе ты находишься - тем меньше видишь

Наташа перебирает имена, тихо-тихо произносит их и представляет, как будет держать на руках малыша с таким именем. Ее, конечно же, не интересует, кто это будет: мальчик или девочка, она выстрадала эту жизнь внутри себя, и не важно, кто, важно, чтобы был здоровый. “Ма-ма, ма-ма…” – в её мечтах лепечет крохотное чудо с большими влажными глазами и пухлыми щечками. И смешно причмокивает во сне, как это делает иногда Стив. “Мамочка” – бросается в объятия ребенок, когда она приезжает забрать после школы. Тонкие волосы и маленькие ладошки, в которых не удержишь толстую книжку, поэтому мама посадит на колени и почитает тебе, пока ты рассматриваешь яркие картинки. А когда ты уснешь, она отнесет тебя в кроватку и поцелует в лобик. Ей так хочется скорее почувствовать, как он толкнется, тронет её изнутри, будто скажет: “Мама, я здесь!”

И ещё сильнее она хочет взять свое дитя на руки, увидеть и почувствовать, как крохотные влажные пальчики цепляются за её палец, а маленький беззубый ротик открывается в приветственном плаче. “Привет, малыш, привет, мой хороший”.

Женщина вздрагивает, когда рука, обнимающая её всю ночь, соскальзывает с талии, но не шевелится. Это Стив встает на пробежку, она уже привыкла. Каждое утро, в одно и то же время, ни минутой позже, ни минутой раньше. Сама же Наташа предпочитает тренажеры и понежится в постели подольше, тем более что сейчас нужно изменить нагрузки. Но через несколько минут после ухода Роджерса она просыпается от голода. Что ж, если малыш хочет кушать, то не стоит его ограничивать. Приходится выбираться из теплой постели буквально через силу под бодрое ворчание желудка.

Чай с черной смородиной, хлопья, бутерброд с ветчиной и остатки печенья из заветной коробочки. Они растягивали это удовольствие, как могли, но теперь Шутер дома, и можно надеяться на свежую порцию одурительно вкусной выпечки. Наташа смотрит на свой завтрак, потом переводит взгляд на пейзаж за окном. Давно уже светло, но вид восходящего солнца, которое скоро вновь будет выжигать улицы, тянет полюбоваться на него ближе. Поэтому она берет свой чай, зажимает подмышкой коробку с печеньем и идет на крышу. Утро не желает быть до конца хорошим, потому что на крыше уже стоит с утренним кофе Барбара.

– Привет, - как можно дружелюбнее здоровается Наташа, умело скрывая своё раздражение.

Бобби лишь кивает в ответ, расправляя на коленях свежую газету. Обычно утреннюю почту приносит Стив, когда возвращается с пробежки, как давно на ногах Морс, если уже поднялась с прессой? Но вместе с этим Наташа замечает расцарапанные руки бывшей жены Бартона. Глубокие свежие царапины длинными алыми чертами пересекают предплечья от запястий до локтей и дальше.

– С кем подралась? – слова срываются с языка прежде, чем Вдова успевает их осознать.

– Посетила техно-вечеринку, - глухо отзывается Барбара, не отрываясь от газеты.

– Хорошо повеселилась, я так посмотрю, - Нат скрывает усмешку белой с голубым рисунком чашкой. – Какой результат?

– Пять минут, - ей приходится отложить газету, когда становится понятно, что так просто от разговора с “коллегой” не отделаться.

– Мало. Алиса держится больше получаса. Пять минут… - Романофф качает головой, что-то прикидывая, - получается, что тебя убили почти сразу.

– Я не думала, что придется сражаться с машинами. Тем более с такими огромными. Кто придумал это? Я могу предположить, что механические монстры это заслуга Старка, но мерзкое сочетание с плотью и техникой? Чья это извращенная фантазия?

– Ты думаешь, что мы здесь в игры играем? – получается зло, но гормональный взрыв, происходящий в её организме способен и не на такое. Наташа спокойно собирает мелкие кусочки со дна коробки, но внутри бушует вулкан. – До появления Тора никто из нас не имел дела с космическими технологиями. До атаки на Нью-Йорк мы не сталкивались с космическим вторжением. Нас вообще многому не учили, мы не имеем шансов борьбе со многими вещами. Но так получилось, и не известно, что нас ждет дальше. Если это будут роботы, то без сомнения, мы будем к этому готовы.

– Вы сумасшедшие. Эта техно-вечеринка, ваши голограммы, которые могут убить… Какие еще у вас есть развлечения? Одну ночь в году вы бегаете друг за другом с ножами и топорами?

– Нам хватает линчевателей в обычной жизни. А если ты хотела поиграть, то могла бы выбрать стандартную одиночную тренировку без голограмм, или пойти в спортзал. Все же, то, что делаем мы, тебе не по плечу.

Барбара забирает свою чашку и газету и уходит с террасы. Наташа улыбается и расслабляется. Пикировка с утра бодрит не хуже крепкого кофе. Может, она не права, может, не следовало так поступать, но какая разница, Нат носит под сердцем долгожданное дитя, она имеет право на взрывы настроения.

Все они имеют право на такие взрывы, и не важно, кто окажется в эпицентре. У каждого это выражается по-своему. Кто-то, как Наташа, язвит и ругается. Кто-то, как Пеппер, поджимает губы и черкает в листах на планшете. Кто-то, как Алиса, идет в спортзал.

Шутер просыпается, когда за окном еще по-летнему темно. Из-за травмы она сбила весь режим, бодрствуя по ночам. Или вернулась к старому порядку. Пока они спали, Клинт умудрился сплестись с ней ногами и почти подмять под себя. Ал снился кошмар, поэтому проснуться с душном плену чужих рук и ног было пугающе странно. Обычно она брыкалась и кричала, и тогда Бартон быстро просыпался, обнимал и шептал успокаивающие глупости на ухо, пока Шутер приходила в себя. В этот раз она не кричала, молчала, парализованная не ужасом, не страхом, а… безнадежностью? Она привыкла сражаться, но не сейчас, не теперь, она будто принимала то, что видела во сне и не сопротивлялась. Это было не будущее прошлое, мир не горел в огне и не тонул в крови. Мир жил своей жизнью, в единственном настоящем, которое он знает. И только Алиса хотела умереть, уже знала, что костлявая в балахоне стоит за её спиной и монотонно точит косу, и лягание это совпадает с последними ударами сердца жертвы – ровное и спокойное, неторопливое.

– Прости, я… - в глазах лед, он не раскаивается, это окончательное решение, и ничего нельзя изменить. – Ты ведь понимаешь… - наверно, так ощущаются осколки зеркала снежной королевы, которые впивались в сердце Кая, заставляя его замерзать. – Прости, но то, что было между нами, было ошибкой с самого начала, - Клинт смотрит равнодушно, и с таким же равнодушием медленно вонзает в её грудную клетку пальцы, добирается до сердца и резко дергает на себя. Боль, возможно, адская, но Ал сцепила зубы и терпит. Мужчина достает подаренное сердце и давит его в кулаке, решая, что ей это больше не нужно. Может, и, правда, не нужно. Ей не остается ничего, даже голубого джемпера, который давно один на двоих. Ей остается только боль, и это все, что когда-либо оставлял после себя этот человек.

Поэтому, едва скинув морок и удостоверившись, что это сон и чужая женская рука ей просто приснилась, она идет в тренажерный зал. Беговая дорожка, настроенная на режим ходьбы, плеер с обычной музыкой для таких моментов – громким и рычащим тяжелым металлом, где не разобрать слов, - и можно начинать. Если она не должна беспокоить мышцы пресса, то простая ходьба и небольшие гантели будут отличным выбором. Алиса идет, перебирает ногами в прогулочном темпе, бежать с места в карьер нельзя без соответствующей разминки, которая пока под запретом. Вот заживут немного шрамы, и можно будет и на перекладину забраться и на брусья, и на любимую стену для скалолазания.

Боль от кошмарного сна медленно проходила, словно не желала отпускать полностью, будоражила разум, подбрасывала полу стертые картинки, обычно забывающиеся после пробуждения.

– Ты уверена, что тебе можно тренироваться?
– голос Бобби звучит неожиданно, перекрывая музыку в наушниках. Но она даже не думает останавливаться, только прибавляет скорости, переходя на легкий бег.

Барбару не устраивает то, что ее игнорируют, поэтому встает рядом с беговой дорожкой. И тогда Шутер приходится снять наушники.