Chercher l'amour… Тебя ищу
Шрифт:
— Это пот, и он, по-моему, осень клепко спит, а знасит, не успел посисить зубы. Отойди подальсе и не нюхай. Зазми двумя пальцами нос. Да не ему! Ты, со, тупой?
— У него зал? — кто-то осторожно гладит мою не придавленную подушкой щеку. — Нет-нет. Все номально, — удостоверившись в том, что пациент как будто еще дышит, авторитетно заявляет.
— Со ты делаес? — снова первый «дохтор» вступает в профессиональную игру.
— Слусаю дыхание. Мама так вседа делает. Помолци немного, ты мне месаес.
— Отойди от него. Мама тьюбоцькой глудоцьку слусает, а ты своими усами, как у слоненка. Со там воосе мозно
— Я холосо слысу, Зак. Ты осень злой и бездусный, блат. Вдлуг селовек умилает или находица в туннеле смелти. Надо все пловелить.
— Остолозно, Анвал. Не тлогай его, позалуста! У него, навелное, сломана сея.
— Ты, сто, глупый?
— Сам ты глупый. Посмотли, как он лежит…
«Умный» доктор абсолютно прав. Поза очень неудобна, а шея охренительно болит. И потом, я совсем не чувствую ног. Меня парализовало или это вполне себе естественный отек?
— Закария! — в наш странный «диалог» внезапно вклинивается звонкий женский голос. — Отойдите. Ваш завтрак готов, быстренько за стол, — говорит довольно грозно, на полном серьезе, абсолютно без купюр. — Вы умылись, надеюсь?
— Да, умми*.
Ох, ты ж блядский черт! Это я где? Где? Где? Одна лишь затертая до дырок рифма вертится на языке.
— А Костя?
— Подойдите ко мне, пожалуйста. Анвар, пациент абсолютно здоров…
Только голова трещит, клопы покусывают пятки, а шея говорит «до новых встреч» и, наверное, закладывает кое-что на будущее:
«Костя, я прошу тебя, с бухты-барахты то, что подворачивается под руку, не пей!».
Чтоб кому-то здесь сквозь землю провалиться! Ляп на ляпе, ляп на ляпе, а мне вовек не снять клеймо позора, которым я покрыл себя: свой лоб, плечо, ягодицы и, вероятно, до сих пор о чем-то гнусно-эротическом «волнующийся» член.
— Костя? — мягкая, как будто невесомая рука трогает мой лоб и по-матерински поправляет спадающие на глаза растрепанные от жесткой спячки волосы. — Кость? Доброе утро, — женщина наклоняется и выдыхает теплый воздух в мой «гуляющий» ноздрями нос. — У тебя телефон разрывается. Слышишь?
Положа руку на сердце — нет! Нет, не слышу. С трудом могу понять, где нахожусь и где та труба, которая настойчиво требует моего внимания-ответа.
— Подъем! — Романа — а это ведь она, здесь больше некому о пьяном постояльце печься — сдергивает с моих плеч колючий плед и сильнее тормошит плечо. — В этом доме хозяйка не привыкла повторять одно и то же несколько раз. Считаю до трех: или ты встаешь, потягиваешься, приводишь себя в порядок, завтракаешь с нами и отправляешься по своим делам, или…
— Прости, пожалуйста, — гундошу и перекладываю ряху на другую сторону.
— Что-что? — она, похоже, следует за мной. — Куда это ты отворачиваешься? Анвар, я тебя прошу, зайка, садись на свое место и не лезь личной ложкой в общий котел. Зак!
— Ум-ми-и-и! — в один синхронный звонкий тон волнение кличут мелкие восточные мужчины.
— Тиши-и-и-и-на! — я так и вижу, как Романа вытягивает губы на гласном «и» и суживает и без этого чересчур пронизывающий взгляд, транслируя откровенное недовольство на своем не обезображенном злостью и ненавистью миленьком лице. — Кость, пожалуйста. Что случилось?
Мне, черт возьми, очень стыдно! Не до той кондиции допился, раз в деталях
вспоминаю только-только промелькнувший день.— Я сейчас уеду, — задушенно шепчу в спинку нового, еще укрытого полиэтиленом, дивана. — Ром?
— Ага?
— … — давлюсь слюной и слезы выпускаю.
— Давай-давай, я приготовила завтрак. И ответь, пожалуйста, на те сообщения, которые прилетают в твой чат или электронный ящик с промежутком в пять-семь минут. Противный звук, между прочим, Красов. О-о-о-очень…
— Я в штанах? — ладонью прикрываю все еще закрытые глаза.
— Конечно, и в трусах, если это тоже интересует, — шепчет прямо в ухо. — Ты что-то сильно перепутал, Костя. Выставил меня в очень неприглядном свете, да и себя, скажем так, подал не на продажу, а на возврат по браку. У меня есть гордость, а у тебя совесть и уважение к женщине, на который ты пока еще женат. Можем поговорить на трезвую голову, если есть желание.
— Нет, — грубо отрезаю, но все же добавляю нежное. — Спасибо. Я сейчас уеду.
— Только после завтрака, который уже собран на столе. Мы ждем. Мальчишки не начнут без тебя.
— Не надо, не держи их, — начинаю подниматься, выставляю по бокам руки, легко отжимаюсь и отрываю грудь, затем живот от мягкого сидения, на котором за время сна сильно отпечаталась моя рыхлая от алкогольной слабости фигура. — Начинайте…
— Такой закон, Костя. Не обсуждается.
— Вы не православные?
— Православные. При чем тут это? Вернее, — Романа отступает от дивана, — мы, скорее, атеисты или вероотступники. Сейчас постараюсь объяснить. Моя семья современная, светская, а муж всегда считал религию элегантным способом выколачивания денег из слепо верующих в триединство и пришествие Господа Бога на Землю. У нас в семье царит другой закон, Красов. Мы старше по возрасту, а значит… — по-моему, она меня допытывает. По крайней мере, тон ее голоса свидетельствует о том, что это предложение мне необходимо закончить за нее.
— Нас нужно уважать? — прикидываю возможный вариант ответа.
— Это, кстати, надо заслужить.
— Авторитарный режим? Диктатура? Закон сильного? Они ведь от тебя зависят: и материально, и духовно, — прищуриваю глаз, рассматривая домашнюю одежду Шелест: свободные штаны, обтягивающая футболка и тюрбан из какого-то цветного покрывала у нее на голове.
Идеальное лицо, точеная фигура, которую не в состоянии скрыть растянутое покрывало. Широкий гладкий, слегка блестящий лоб, чуть-чуть раскосые глаза, чистое от косметики лицо и завитушки, выглядывающие из чалмы, спадающие мелким водопадам на заднюю часть длинной шеи. Стрижка под мальчишку добавляет этой чувственной красотке женственности и мягкой утонченности, и совсем не огрубляет как будто бы инопланетный образ странного создания.
— Интересный, — старательно подыскиваю тактичное и нужное определение, — у тебя, хм-хм, кокошник. Национальный убор?
— Обыкновенная гигиена и санитарные условия, Костя. Я возилась на кухне, имела дело с продуктами, заглядывала в кастрюлю, нюхала приготовленное. У меня двое маленьких детей и мужчина, который…
— Извини, — тушуюсь, опуская голову. — Не знаю, что на меня вчера нашло. Я не пью.
— Это было понятно…
Круто же я зарекомендовал себя. Держался, держался, держался… И на тебе! «Красов» пошло развязался.