Chercher l'amour… Тебя ищу

«Свят, Свят, Свят… Остановись, любимый. Не надо. Все хорошо. Тише-тише. Я тебя прошу-у-у-у!»…

— Вкусно? — аккуратно смахиваю бисквитную крошку с мужских красивых губ.

— Очень! — он сильно щурится, специально изображая жирного довольного кота. — Ты сладкая, жена, — Свят лезет через всю панель, пока не утыкается носом в мое ухо. — Укушу, Юла, а потом съем без хлеба! Употреблю, как маленький десерт.

Щекотно и приятно. Пусть употребляет! На здоровье. Мне себя совсем не жалко для того, кого люблю. Пока он там хозяйничает, я ощупью сворачиваю опустошенную кондитерскую коробку и, скинув картонку на пол, обхватив его затылок, еще сильнее прижимаю его лицом к себе.

— Целуй, любимый, — закатив глаза, прошу.

— Ты успокоилась? — уложив свою щеку мне на плечо, выдыхает теплый воздух на постоянно сокращающуюся кожу.

— Угу.

— А чего пищала? Ты, кстати, очень звонкая. Вроде тихая, но по обстоятельствам непредсказуемая. Юль, я чуть-чуть боюсь тебя.

— Ты, кажется, что-то хотел мне сказать? — перевожу в другое русло разговор.

— Угу, — подмигивает и качает головой. — Сергей Максимович в курсе, он тоже дал добро. Короче…

Что-то мне нехорошо! Я корчусь, поджимаю ноги, двумя руками закрываю рот.

— Юля? — он настораживается и почти вжимает меня в дверь. — Тебе плохо?

Тошнит и что-то рвет сосуды. Заткнув ротовую яму, мотаю сильно-сильно головой.

— На улицу? — вслепую дергает дверную ручку и, толкнувши пяткой свое полотно, вываливается наружу.

Слежу за тем, как Мудрый обегает нос машины, как обдают его огромную фигуру ярким светом фонари, как он рывком распахивает мою дверь и ловит тело, словно что-то ценное и хрупкое.

— Юля, что с тобой?

— М-м-м-м, — хриплю, толкаюсь и отскакиваю от него. Затем склонившись над большим сугробом, вызываю скоростным дозвоном спазмирующую преисподнюю, которая, слава Богу, не долго заставляет себя ждать. — Отойди! — выставляю руку. — Пожалуйста, — кашляю и сплевываю желчь, которая с меня в три чертовых ручья течет.

— Все хорошо? — присев на корточки, внимательно заглядывает мне в лицо, что-то ищет, вероятно, понимания, но не найдя, усиленно гундосит. — Это то, да?

— Нет, — отрицательно бухчу.

— Я не расслышал, — он плюхается в снег, раскладывает тело на земле и, задрав лицо, орет. — Ты ждешь ребенка, Мудрая? Прием!

Вот дурачок!

— Съела что-то не то, Свят, — пихаю в бок носком. — Прекрати немедленно. Замолчи, пожалуйста.

— Какой срок?

Вот идиот!

— Я переволновалась. Что ты там хотел сказать? — тыльной стороной ладони вытираю губы, а захватив снежок, приставляю замороженную воду сначала к носу и щекам, а потом трогаю губами хорошо потекший лёд.

— Барбариска уже у нас и бьет копытом в том оборудованном загоне. Игорь будет рад, как думаешь? — подперев рукой голову, укладывается на бок и настороженно присматривается ко мне. — Ты беременна? — внезапно тормошит меня Святой, задав чрезвычайно неудобный на сейчас вопрос.

— Нет.

— У врача была?

— Нет, — пытаюсь встать, но Святослав во сто крат сильнее и маневреннее. Я падаю, а после кто-то бережно укладывает меня на что-то мягкое, большое и горячее.

— Скажи еще раз, сладкая, — долдонит мне в затылок, стягивая шапку. — Беременна? Да? Юль, не томи, пожалуйста. Ты чего? Как это происходит у тебя? Я в прошлый раз просрал свой шанс, а в этот… Короче, ты с меня не встанешь, пока не скажешь «да».

— Ты ненормальный! — упираюсь задницей ему в живот.

— Когда…

«Вы беременны, Юля» — сцепив в замок пальцы, с лукавым прищуром врачиха смотрит на меня.

«Угу» — смиряюсь, сживаюсь, соглашаюсь и киваю, как болван.

«Срок очень маленький…».

Но жутко ощутимый!

«У меня проблемы со сном» — вдруг тихо начинаю.

«Бессонница?».

Если бы! Я, кажется, особо не стараясь, изображаю сонную муху, к тому же ничего не понимающую, когда к ней обращаются по какому-нибудь пустяку.

«Анализы хорошие» — она листает карточку, к чему-то там присматривается, водит пальцем по старым записям, затем слюнявит палец в попытках разодрать склеившийся мой предыдущий беременный эпизод. — «Что скажете?» — вскидывается на меня.

«Я так этого ждала»…

— Перестань, пожалуйста, — расслабляюсь на огромном теле. — Я боюсь, а тебе…

— А я, — я так и вижу, как он, выгнув шею, задирает голову и куда-то в пояс астероидов орет, — счастлив! Я тебя сейчас…

— Да ты уже все сделал, Мудрый! — пихаю локтем и попадаю прямиком в живот. Он ойкает, дергается, но не ослабляя хватку, крепко держит.

— Спасибо, детка, — шепчет мне в затылок.

— Свя-я-я-т… — всхлипнув, затыкаюсь и теперь обиженкой молчу.

— Я загадал, загадал, загадал…

И вот сбылось!

— … — кряхчу и шумно носом забираю воздух.

— Чего?

— Ты не мог бы…

— Не выказывать так бурно радость?

— И это тоже.

— Не сверкать глазами, например? Не напевать смешную колыбельную, когда ты будешь дефилировать в доме перед нами?

— Пусть детка подрастет немного. Понимаешь?

— Так точно!

Господи… Я его сейчас…

— Юль, но свадьба в силе. Ты же помнишь… — он напевает тот самый важный марш.

Черт!

— У-у-у-у! — а я в ответ утробным голосом бурчу и расправляю руки…

— Отлично, сладкая. Вот мы и договорились.

Я так его люблю!

Л-ю-б-л-ю…

Глава 42 Важный день

Сухой. Высокий. Стройный. Подтянутый. Сильный. Временами надоедливый, непоседливый и шебуршной. Иногда слишком волевой, а иногда, почти как пластилин, мягкий и податливый, но даже и тогда… Он очень злой!

Сколько лет прошло, а я по-прежнему боготворю пронизывающий взгляд холодных, только «на картинке», хитрых серых глаз, и заливисто смеюсь, когда, зажмурившись, прислушиваюсь к мужским дебильным сказкам, которыми он кормит мой чуткий слух каждый поздний вечер в нашей спальне.

Мой дважды муж — просто-таки невыносимый человек. Смирнов Сергей — младший сын сильных и выносливых Смирновых — неуживчивый козел, без которого я, как это ни странно, не представляю своей жизни и просто больше не могу.

— Жень, ау? — подмигивает через зеркало и высунутым языком облизывает нижнюю губу. — Столбняк или полный паралич твоей хилой нервной системы? Ты в порядке, чика? Будет, видимо, большой и громкий «бум»? Что-то ты, кубиночка, с вечера притихла.

— Перестань, — отмираю, поправляю тоненький рукав, одергиваю пояс, расправляю задравшийся подол и отхожу. — Я задумалась.

— Интересно послушать, потому что выражение твоего лица, если честно, не сулит ничего хорошего. Не порть детям праздник. Давай, наверное, здесь отрепетируем. Итак, в чем дело? — повернувшись ко мне лицом, настороженно задает вопрос. — Не с той ноги встала? Решила высказаться? Советую навечно замолчать. Они скоро вернутся, а у тебя на губках застыла крайне нехорошая гримаска. Отлично, великолепно, по правилам, а главное, среднестатистически. Стало быть, нормально, женщина. Хватит, твою мать, все анализировать. Ей-богу, я сейчас напьюсь. Желаешь сместить акцент на нечто более критическое?