Chercher l'amour… Тебя ищу
Шрифт:
«Пользоваться умеешь?» — Суворов протягивал мне охотничье ружье с топорно прикрученным прицелом. Он передергивал затвор, прицеливался, проверяя способность на смертоносный выстрел, резко опускал ствол, встряхивал, поправлял приклад, зажимал его под мышкой и кому-то в рацию отдавал приказ убрать электричество на всем периметре огромного пространства.
«Ограждение под напряжением, Свят» — бурчал Смирнов и следил за перепуганной Юлой, которой что-то тихо и спокойно, почти на ухо, говорила Леся. — «Его отключат, если вдруг Игорь подойдет к забору, то…».
«Мне это не нужно» — спрятав в карман своих джинсов руки, я наотрез отказывался
«Хорошо. Но это не для Игоря, это для…».
«Для кого?» — а я сипел и отворачивался. — «Я сказал „нет“! Довольно. Мне вот так хватило. Замахался воевать» — чиркнув ребром ладони себе по горлу, мгновенно затыкался.
«Свят, перестань. Это не война, а просто…».
«Средства для обороны, для спасения? Повторяю, раз был неверно понят! Видимо, что-то с речью. От нервов сильно искривило рот?».
«Тихо-тихо. Не заводись, герой».
«Мне нужна связь, Алексей. Оружие убери. Я пойду один. Сориентируй на местности для начала, а потом веди меня» — скрипел зубами и искоса поглядывал на притихшую Красову-Смирнову. Она прислушивалась, вникала, запоминала, что говорил я, что мне отвечали. Юла следила за тем, что происходит и усыпляла бдительность, играя в несознанку, изображала идиотку.
«Мы уже уведомили спасателей, сообщили соседям. Собрали поисковую команду из тех, кто есть сейчас здесь. Считаю, что одному идти по невнятным, с языка снятым ориентирам, — это заведомо гиблое дело».
«За помощь благодарю, но…».
«Я с ним пойду» — встав со своего места, отчетливо сказала та, с которой я сейчас иду.
Хорошо… Хорошо… Хорошо…
— Зачем ты вернулся? Зачем? А? Для чего? Объясни, пожалуйста, в конце концов, — как заезженная пластинка, ворчит Юла. — Нельзя жить прошлым, Святослав. Ты прошлое. Ты закончился. Время вышло. Вот, что бывает, когда…
— Замолчи, — хриплю в ответ и убыстряю шаг.
— Сволочь!
Она не создана для таких прогулок. Продолжительные маршруты не для Юлы. Ее дело — дом, дети, парк, качели, испанская рысь по грунту в специально оборудованном загоне на рыженькой лошадке, а не кружение по пересеченной местности с рюкзаком на спине рядом с ненавистным «Святом».
— Это все из-за тебя, Мудрый. Ты и твои звериные желания. Ты, как гангрена, затронув палец, разрастаешься до невообразимых размеров. И вот, пожалуйста, впору отрезать ноги, чтобы гниль не добралась до рук, не проникла в кровь и не отравила организм, сожрав здоровые клетки. Ты суперинфекция, которую даже дорогостоящий антибиотик ударной дозой не берет.
— Хм-хм-хм, — покашливаю и давлюсь слюной.
— Все? Все сказал?
— Будем выяснять отношения здесь?
— За-чем ты вер-нул-ся? Кусок дерьма! — она ровняется, подпрыгивает и каждый слог выплевывает в мою рожу.
— За тобой, — спокойно отвечаю. Не завожусь,
не дергаюсь, тренирую выдержку и этим, видимо, чересчур подбешиваю ее. — За вами: за непокорной Юлой и сладким Игорьком.— А нужен ли ты нам? — вцепившись пальцами в рукав рубашки, дергает и тормозит нас. — Смотри в глаза, когда я разговариваю с тобой.
Не знаю, но уверен, что она необходима мне, как жизненная сила.
— Ты ответила, Смирнова, — исподлобья говорю.
— Что ответила? Боже-Боже, как с тобой тяжело, — подкатив глаза, транслирует всем видом нескрываемое пренебрежение.
— На поцелуй, Юля. Ты целовала меня, стонала в рот, кружила языком, ты манила. Ты была со мной, пусть недолго, но, поверь, пожалуйста, мне этого для понимания хватило…
— Заткнись! — дергается и отскакивает, как от прокаженного, в сторону. — Куда теперь? Куда идти? Где мой сын? — крутится вокруг себя, отыскивая нужное и непонятное пока ей направление.
Мы ищем, и мы его найдем!
— Мне было хорошо. Юлька, слышишь? Те жалкие минуты, когда ты трепыхалась, а потом отпустила себя и смирилась, прислушалась и насладилась, были идеальны. Восхитительны! Нестираемы из памяти. Я запомнил все и хотел бы повторить. Юла, хочу целоваться каждое свободное мгновение. Я хочу тебя ласкать. Я…
— Подлец!
— Тот же вкус, Смирнова, — не слушаю ее. — Те же мягкие и теплые губы, твое почти неудержимое, неконтролируемое желание, незамедлительный отклик, сверхэмоциональность и сиюминутная отзывчивость. Я тебе небезразличен? Интересен? Я важен? Ты хочешь быть со мной, Юла, но простить не можешь. Болит? Я помогу, если ты позволишь. Вдвоем нам будет легче.
— Ты невыносим, — она снова вырывается вперед.
Пусть идет. Отсюда некуда бежать. Кругом деревья, низкорослые кустарники, трава по колено и неглубокие ямочки в земле, словно крот старательно прошел.
— Иго-о-о-орь! — кричит куда-то вверх и вдаль. — Иго-о-о-орь! Сладкий, где ты? Сынок? — голосит Юла, громко всхлипнув, руками закрывает рот, из стороны в сторону мотает сильно головой.
— Позволь, я понесу? — цепляю пальцами небольшой рюкзачок, бьющий по худой спине и задевающий обтянутые спортивными штанами подкачанные ягодицы. Там вещи сына и нужный женский скарб, без которого не обходится ни один поход, пусть и не на длинную дистанцию.
— Пошел ты к черту! — выворачивается, настраиваясь на побег. — Гад!
— Юль, не дури, — торможу ее, зажав между пальцев тканевую лямку. — Тебе тяжело.
— Там его вещи. Ничего иного. Мне легко, — бессмысленно перебирает ногами, не продвигаясь ни на шаг. — Отпусти!
— Прекрати творить херню…
Что случилось, то случилось! Назад уже не отвернуть!
Прикладываю небольшое усилие и подтягиваю Смирнову, прижимаю к себе, обхватив узкую талию, прощупываю вздрагивающий сильно напряженный живот.
Я не соврал, когда сказал, что помню абсолютно все. Все, что было между нами до разлуки и до встречи после продолжительного плена. Я наслаждался жизнью, купался в счастье, пил радость от того, что между нами происходило. Она отзывчивая, эмоциональная, в меру страстная, иногда смешливая. Она далекая и близкая, романтичная и приземленная, прозаичная и с выдумкой, задумчивая, скрытная и в то же время искренняя, прямодушная, скромная, простая. А еще строптивая, гневливая, спонтанная, стремительная, сверхбыстрая… Жестокая и, как оказалось, мстительная и беспощадная!