Chercher l'amour… Тебя ищу

— Почему ты не сказала о том, что ждала ребенка? — шепчу в висок, сканируя глазами деревьями закрытый горизонт.

— Где мой сын? — уткнувшись подбородком в грудь, бормочет. — Где Игорь, Святослав? Я не прощу себе…

— Он близко. В этом я уверен. Давай успокоимся?

— Я никогда не прощу тебя… Тебе… Тебя… — похоже, кое-кто теряется в признаниях.

— Я обидел? Объясни, пожалуйста. Ты не сказала о своем положении, потому что…

— Я устала, Свят, — обмякает и виснет, зацепившись подмышками за мои предплечья.

— Какой был срок?

— Какая разница! — устало выдыхает. — Ты ушел…

— Я не знал о сыне. Считаешь, поступок верный, а решение было принято в здравом уме и твердой памяти? Наивно полагала, что я откажусь от тебя? Брошу? Скажу, что ни при чем? Мол, твоя матка — твои проблемы! Неужели ты думала, что была для меня игрушкой, что наши отношения не имели для меня никакого значения, что…

— Ты приходил на побывку. Ты спал со мной, имея на гражданке постоянную подружку. Тебя устраивали наши отношения, потому что они были без обязательств. Мы скрывались, пока…

— Твои родители знали обо мне. Как ты понимаешь обязательства, Смирнова? Я готов был их предоставить. Тебе стоило об этом попросить.

— Попросить?

— Что в твоем понимании обязательства? Гарантии, деньги, положение? Что? Все знали о том, что мы были парой. Смирнова, я не потерял память. Не делай из меня еб.ана.

— Нет, не знали. Никто не знал, кроме Тони.

Ее младшей сестры?

— Юль…

Я не придал значения, но Сергей как-то вскользь сказал, что:

«Вы тайком встречались, парень. Что это было? Обман или все всерьез?».

— Я сообщила маме, что мы расстались. Она уведомила папу.

— То есть… Ты…

Выставила меня мудилой, который в мирной жизни погулял и сдрыснул бабки зашибать, отстреливая тех, кто автоматом миру угрожал.

— Ошиблась? — пытаюсь подсказать.

— Пожалуйста-а-а-а, — впивается ногтями в тыльную часть моих ладоней. — Все закончилось. Я не хочу сейчас об этом говорить. Меня интересует только сын.

— Расскажи мне о нем, — делаю шаг, подталкиваю ее собой, продвигаю нас, слежу за обстановкой, замечая четкие маленькие следы на земле уже не в первый раз.

Он идет! Не останавливается. Мальчишка как будто напролом за счастьем прет. Идет вперед, не кружит, соблюдает направление и не меняет курс. Куда? Куда спешит малыш, которого уже несколько часов преследуют два взрослых человека?

— Если он упал, а вдруг ударился головкой, а если… — возится Юла. — Отпусти меня!

— С ним все хорошо. Смотри, — кивком указываю на то, что только вот заметил. — Тут он посидел, там кофточкой зацепился, там, видимо, попой приложился. Он не буксует, Юлька. Игорь…

— Живой? — подняв голову и сильно выгнув шею, заглядывается на меня.

В этом не было сомнений.

— … — не отвечаю, но движением ресниц все подтверждаю.

— Я сама пойду.

Убираю руки и позволяю ей идти вперед. Высоко поднятые волосы, уложенные в какой-то смешной, топорщащийся во все стороны пучок, сильно вытянутая, как у инопланетянки, шея, прикрытая короткими завитыми локонами, глубокая выемка, черный воротник-стойка ее спортивной куртки, кожаный рюкзак, узкая талия, упругий зад и тонкие длинные ножки — интеллигентная картина, которая стоит перед глазами даже тогда, когда я закрываю их, смачивая слизистую, чтобы от увиденного ненароком не сойти с ума.

— Юля?

— Что? — тут же откликается.

— С Красовым…

— О Косте не будем говорить, Святослав.

«Это еще почему?» — ускоряюсь, настигаю и снова заключаю ее в свои объятия.

— Ты любишь его? Сильно? Жить без него не можешь? Или тупо терпишь?

— Я сказала, что не хочу об этом говорить. Прояви уважение и…

— Любишь? Любишь? Любишь?

Ответь, твою мать, только на этот вопрос!

— За то время, что я живу с ним, Святослав, я поняла одну простую вещь. Любовь в паре — не главное!

Пиздец! Кто ж тебя так обработал, милая моя?

— Ложь! — вклиниваюсь и шиплю. — Как можно жить с человеком, который…

— Уважает меня?

— А ты ему что за это? Чем кроешь его подачку в виде вежливого обращения на «Вы»?

— Я не собираюсь обсуждать с тобой свои отношения с мужем.

— Ты удовлетворена?

— Все сводишь только к плотскому. Представь, а ведь я совсем не удивлена. Удовлетворена, улыбчива, расслаблена, сыта? Я просто счастлива…

Была, по-видимому? Простое наблюдение. Сужу об этом, полагаясь исключительно на ее глаза.

— Счастлива тем, что он уважает тебя и не обижает?

— Смирись с этим, Мудрый. Мне этого вполне достаточно.

— За это ты ему предоставляешь свое тело, — сжимаю ее бока и ползу ладонями вверх.

— Убери! — рявкает, пытаясь сбросить мой захват, бьется птичкой в клетке, которую я запер на тысячу замков, предусмотрительно скинув один-единственный ключ.

— Расплачиваешься натурой, да?

— Пошел ты!

— Позволяешь все?

— Да, да и да! Доволен? Ты не ошибся, когда вдруг не пойми с каких херов стал вспоминать про то, в какой позе я предпочитаю любовью заниматься. Мне нравится, как это делает мой муж. Он сильный и настойчивый…

— И безответно в тебя влюблен?

Не только пидорок, а к тому же — шибанутый дурачок!

— Он берет меня несколько раз за ночь. Желаешь знать подробности?

Пожалуй, нет. Но все же:

— Сколько лет вы в браке, Юля?

— Много и мало! Все это время — непрекращающийся волшебный и прекрасный медовый месяц, — не задумываясь отвечает. — С Костей до такой степени хорошо, что я не замечаю дней. Мне не хватает, а в разлуке я за ним скучаю…

Ну да, ну да!

— Год, полтора? — ладонью отслеживаю сердечный ритм, который вторит всем моим словам. — Неужели два? Или немного больше? А деток нет? — смаргиваю, отгоняя морок, и отталкиваю от себя Юлу, направляя исключительно вперед, подальше от себя.

— Будут! — резко поворачивается, вскидывает подбородок и как будто угрожает. — Двое, трое, четверо — сколько Костя пожелает, столько…

— Все ясно, Юленька, можешь не продолжать. Так ты пидора и покупаешь — обещаешь наследников и жопу подставляешь. А он…

В ответ звучит пощечина! Резкая, стремительная и довольно звонкая. Ощутимая всей кожей и отслеживаемая моим больным сознанием. Одна, вторая, третья — еще, еще, еще. Затем вдруг женский крик и опять, задравшее до колик, звериное вытье: