Chercher l'amour… Тебя ищу

— О моей семье говорить не будем никогда. Понял? Усек, козел? Смирись с тем, что я замужем и с наслаждением трахай свою образованную психологиню. Кстати, как специалист, она полное ничто. Ее заученные фразы и лживое участие — замыливание больных и ищущих поддержки глаз. Меня таким не взять. Я говорила тебе, чтобы духу ее не было рядом…

— Рядом со мной? — передергиваю, прекрасно понимая, о чем она свой гнев ведет.

— Приучишь девку по-собачьи стоять, а потом глаза закроешь и меня представишь. Какая разница, Святослав, если…

На одно мгновение мне показалось, что я вижу слабое движение вон в тех густых кустах. Присматриваюсь, согнув колени, присаживаюсь и, уперевшись пальцами в землю, принимаю низкий старт.

— Ты… Что ты делаешь? — оглядывается и вертится вокруг себя. — Что случилось? Здесь кто-то есть? — встает на цыпочки, вытягивает шею, пытаясь проследить за направлением моего взгляда. — Я ничего не вижу. Господи! — жалобно пищит, гримасничает, корчит рожицу. — Святослав…

— Тихо, — приставляю палец ко рту, ногтем задеваю кончик своего носа. — Иди сюда, Смирнова. Подойди ко мне, пожалуйста. Стань за мной, — кивком указываю себе за спину.

Она все четко выполняет: кряхтит, присаживается, коленями толкая меня в поясницу и в правый бок. Так мы с ней в засаде застываем.

Мальчишка ходит из стороны в сторону, в точности копируя движения затравленного львенка, случайно оказавшегося в вольере, который ему пока не по зубам. Похоже, Игорь находится в растерянности, он дергает себя за волосы, затем ладошками закрывает уши, растирает их, вырабатывая статическое электричество, что-то бубнит, встречается плечиком с узеньким березовым стволом, спотыкается, растягивается на траве, но тут же, подставив мокрую и грязную задницу небесам, с ворчанием в вертикальное положение возвращается.

— Ты взяла ему чистые трусики? — поглядывая на нее вполоборота, задаю вопрос.

— Что? — Юля, изображая молодую утку, подползает ближе. — Это же… — замечает сына, пытается вскочить и закричать.

Я стремительнее и шустрее. Иду на перехват. Подкидываю Юлу и зажимаю вгрызающейся зубами мне в ладонь широко раскрытый женский рот.

— Не пугай его, — шепчу ей в ухо, задевая языком упругий контур. — Мы его нашли. Тшш, тшш, Юла. Не поднимай шум и не включай сирену, мамочка. Тихонько подойдем к нему и сделаем вид, что ничего не произошло. Ругать не будем, но спросим, что он здесь забыл и как его дела. Давай сыграем с ним в игру? Он прятался, а мы искали. Поняла меня?

— М-м-м-м, — мычит мне в руку и отрицательно мотает головой.

— Юлька, будешь орать, сделаешь из парня заику, неврастеника и маменькиного сынка.

— Не-на-ви-шу ти-пя! — все, что я могу разобрать из того ворчания, которое щекочет внутреннюю часть моей ладони, увлажненную ее обильными, видимо, от только начинающегося бешенства, слюнями.

Потом и это с ней обсудим, а пока:

— Я отпущу, если ты будешь помалкивать. Договорились? — бухчу ей в шею, заваливаюсь назад, с небольшим комфортом устраивая легкую ношу на своей груди. — Прояви, блядь, благоразумие.

— … — она всхлипывает и роняет слезы мне на руки.

— Не кричи, Смирнова. Ты приняла?

Дай же хоть какой-то знак!

Юля кивает несколько раз и расслабляется, свесив только вот брыкающиеся и крутящие виртуальные велосипедные педали ноги. Я аккуратно опускаю ее на землю, но далеко от себя не отпускаю. И в этом тоже не ошибся. Как только она ощущает под ногами плотное покрытие, сразу же начинает рваться и бежать.

— Не надо, — скулю ей в спину, удерживая за сильно выгнутые локти.

Она сохраняет оговоренное молчание, зато сопит, скулит, выпрашивая обещанную ей свободу.

— Смирнова! — прикладываю по-прежнему щадящую слабый пол силу, впечатываю ее спиной в себя, встречаюсь носом с растрепавшимися волосами и хриплю в горячий и немного влажный, видимо, от пота знакомый мне затылок. — Я подойду к нему. Держись позади. Я тебя прошу. Юла, Юла, Юла…

Да приди же ты в себя!

— Не-на-ви-жу.

Я все понял — да, да, да! Я со всем согласен. Но сейчас на повестке дня стоит ребенок, который бегает по кругу, как пойманный в силки зверек, терзающий себе острыми краями топорно сделанного капкана.

Юля все же успокаивается. Я растираю подрагивающие плечи и силой принуждаю сесть на землю.

— Давай без этого? — принимаю то же положение. — Мы ведь видим его.

— Он странно себя ведет, — она кивает на ребенка, который ни на минуту не останавливается. Такое впечатление, что у него, как у живого, но маленького, компьютера сбились все настройки, похерив где-то в вымышленной реальности систему ориентирования на месте, оставив лишь данные по жизнеобеспечению.

— Юль, он напуган и дезориентирован…

Я ведь видел такое. Были разные миссии, ставились вполне определенные задачи, формулировались цели и не всегда благие, и не всегда заточенные на жизнь или спасение. Но такое поведение присуще тем, кого загнали в угол, поймали и балуются, заставляя жертву биться, а иногда… Самоуничтожаться!

Оглядываюсь на Смирнову, уставившуюся куклой на меня, подмигиваю и, мягко наступая на траву, наконец-то подхожу к мальчишке.

— Привет! — к нему не прикасаясь, говорю.

Сын останавливается и обращает на меня лицо.

— Как ты, детка? Замерз? Устал? Все хорошо? Никто не обижал в лесу?

— … — он прикусывает руку, запуская сложенные вместе пальцы себе в рот.

— Расскажешь, что произошло? Про свои самостоятельные, но короткие приключения. Договорились, детка?

— … — оглушающая тишина и чмокающий звук. Игорь грызет ручонку и, не спуская с меня глаз, таращится бычком.

— Как обстановка, боец? Доложи, пожалуйста, — опускаюсь на колени, сгибаюсь и сравниваюсь в росте с мелким засранцем-беглецом.

Он грязный… Мордашка сильно испачкана, на щеках цветут многочисленные ссадины, неглубокие, но сочащиеся темно-бурой сукровицей порезы, глазенки растерты и заплаканы, а на носу висит засохшая сопля. От сына пахнет мочой, а пижамные штанишки, похоже, где-то напоролись на пенек или злой сучок.

Рискую и, как обычно, пробираюсь напролом.

— Я здесь с мамой. Она там, — кивком указываю на Юлу, которую я замечаю, потому как стерве на месте не сидится, она упорно, повиливая задницей, шаркает на корточках вперед.