Через двадцать лет

– Допишу, теперь ты на меня рассчитывай, - подмигнула девушка, - глупые рассказики должны когда-нибудь принести пользу и развиться.

Фарфоровые ёмкости встретились в символическом тосте, дарившем надежду. Подобная надежда обычно приходит в зимние праздники, когда тяга к обновлениям и переменам накрывает с головой. Потихоньку глотая крепкий чай, Эрика ощущала себя счастливой и готовой встречать новое. Готовой к тому, что мечты, известные единицам, в конце концов, исполнятся. «Глупые рассказики», не воспринимаемые Джеральдом Рубинштейном всерьёз, давно превратились в большую важную работу, целую пьесу – предмет честолюбивых помыслов, едва не раскрытых кулинарным клубом. Хотелось надеяться, что из пьесы может выйти толк.

А ещё, наверное, со времён всё того же Джеральда и его ухода, Эрика надеялась, что когда-нибудь встретит своего настоящего отца…

Примечание к части [7] Джеймс Тревор Оливер – английский повар, ресторатор и телеведущий. Автор нескольких книг по кулинарии.

[8] Одна из теорий исчезновения легендарной цивилизации майя, подразумевающая нарушение экологического баланса.

[9] Бродвейская актриса и певица.

Глава 3. История Джимми (часть первая)

Ей было двенадцать или тринадцать, когда первое литературное произведение увидело свет.

Собственно, назваться произведением оно могло с большой натяжкой – простенькая незначительная зарисовка длинной в пару страниц. Настолько простенькая, что вызвала тошноту у автора. Настолько незначительная, что Эрика собралась уже разодрать на кусочки напрасно переведённую бумагу. Но Луиза снова проявила похвальную твёрдость, какая возникала в решительный момент – женщина отняла у дочери рассказ, выдав пачку новых, идеально чистых и неиспорченных листов.

– Пиши дальше. Хватит комплексовать и думать, пиши.

Эрика, чей подростковый темперамент в ту пору ещё не стабилизировался, от дурацкой затеи отказалась. Взбунтовалась. И долго предпринимала попытку за попыткой изъять у матери ерундовое недопроизведение. Когда упрямство выдохлось, девушка уже порядком устала и пришла к выводу, что Луиза с её штучками дорогого стоит: рассказ так и не был найден, но в двадцать один год автор получила его назад по случаю совершеннолетия. К этому времени темперамент стал нормальным и адекватным – желание уничтожать написанное давно исчезло. Да что там, коллекция написанного здорово увеличилась, пополненная большими повестями, новыми зарисовками и несколькими пьесами. Не всё было окончено, и, разумеется, не всё было удачно. Луиза, принявшая на себя священные обязанности первого читателя и главного помощника, давала советы и дельные предложения: какие куски нуждаются в правке, а какие сразу хороши. Она оценивала, критикой или похвалами, но сомневаться в искренности материнских комплиментов Эрике никогда не приходилось. Да и в заслуженности критики тоже.

Совсем иное дело – Джеральд. Во времена, когда он считался главой семьи, мнение высказывалось, хотя редко совпадало с жёниным в вопросах творчества. У Эрики были способности – мужчина это видел и полагал, что направления взяты не те, какие нужно. По его меркам, идеальным вариантом для падчерицы стала бы карьера повара или, на крайний случай, создание книги по кулинарии. Или оба пункта сразу. Частое несоответствие взглядов приводило к острым ситуациям в семействе – впрочем, они были бы ещё острее, если бы не талант Луизы гасить конфликты на начальном этапе. Несколько раз Джеральд всё же соглашался побыть читателем или слушателем для творчества Эрики, но позиций своих не изменил. Рассказики представлялись ему глупыми, не стоящими усилий с обеих сторон. Девушку это немного задевало, однако жизненная философия помогла найти плюсы в ситуации – не идя на поводу у кулинарно-поварских рекомендаций, Эрика сообразила, что глупое и несерьёзное нужно превратить в умное и достойное, всего-навсего. Так родилась идея написать пьесу.

Виктор, составлявший третью категорию «посвящённых», был знаком с тонкостями плана и первоначальными грубыми набросками. Собственно, пьеса, о которой мечтала девушка, являлась не первой в общем, но первой – серьёзной. Предыдущим не доставало «глубины, взрослости и мало-мальски подходящего авторского опыта». Данная формулировка прочно впечаталась в память после того, как Эрика, на свой страх и риск, разослала одну из ранних работ по Бродвею. Выслушала много нелестного и передумала много невесёлого. И упрямо продолжила творить, опираясь на отзывы. В будущем становление мастерства на пути из проб и ошибок, а так же неплохая университетская подготовка вселили надежду, что новый результат получится толковее.

Эрике очень хотелось однажды увидеть свою пьесу на сцене – ради исключения из правил она готова была самосовершенствоваться и подглядывать в далёкое и прекрасное «когда-нибудь». Но всё же никому постороннему не отваживалась раскрыть свои планы: кулинарный клуб существовал отдельно, работа – отдельно, призрачная драматургия – тоже отдельно, без права смешивания. День за днём, при каждой удачной возможности девушка садилась за ноутбук и развивала маленький сюжет в большую, объёмную и опытную историю, полную живых персонажей. В историю, которая просто не могла подвести и не понравиться, если предложить её беспристрастной публике.

В историю, где героиня, живущая с матерью и отчимом, долгие годы ничего не знает о своём настоящем отце. А потом находит его.

Копаться в себе и конфликтах общества ради подходящей идеи не пришлось – та сама появилась, оформив ядро сюжета. Возможно, подсознательно Эрика давно, с раннего детства тянулась к правде и событиям, произошедшим до её рождения. Тянулась к тому, о чём спрашивала, но не могла узнать точно: когда она была маленькой, Луиза не вдавалась в детали, отвечала на вопросы ребёнка об отце просто: «Он уехал, далеко. Так сложились обстоятельства». Иногда философская ремарка об обстоятельствах произносилась, иногда – нет, но пояснение годилось и устраивало.

Эрика не знала, обсуждает ли мама с Джеральдом щекотливую тему – мужчина был обычным человеком и наверняка иногда задавался вопросом, чью же дочь воспитывает. Наверняка даже озвучивал свой вопрос. Другое дело, что ему могли ответить… В подростковом возрасте девочка ещё не допускалась к взрослым беседам, но это не значило, что она не умела наблюдать. Луиза была по натуре открытой и дружелюбной, ни разу никто не слышал от неё грубостей или фраз в повышенном тоне, однако имелись вещи и события, которые женщина предпочитала запирать на своеобразный «замочек». То ли прикосновение к старым ранам причиняло боль, то ли её переполняла светлая грусть или, наоборот, ярчайшее счастье… Возможно, это было правом на личную, не потревоженную территорию, без вопросов и версий. Так или иначе, собственная мать походила на загадку, и возраст пока мешал пониманию истины.

Незаметно «Он уехал» трансформировалось в «Мы были счастливы, но нам пришлось расстаться». Ясности ответ не добавил, хотя возник повод верить, что до её, Эрики, рождения всё складывалось неплохо. Со временем она перестала изводить Луизу, думая, что ещё рано, ещё не наступил момент. Можно будет узнать всё, когда школа останется позади и стукнет восемнадцать. Или даже после… В конце концов, мама расскажет, если будет готова, не так ли?

Эрике не нравилось мистическое «если» и его вероятность, но поделать она ничего не могла. Девушка вернулась к наблюдению и личным выводам, дав свободу воображению. Что скрывается за коротким «Мы были счастливы?».

Так родились в один прекрасный день Беатрис и лорд Батлер – участники будущей пьесы.

Почему Бэзил, отец главной героини, оказывается благородным лордом, Эрика затруднялась ответить. Может, неосознанно хотела наделить персонажа самым лучшим, проецируя полученный образ на действительность. Что, если её собственный отец – тоже важная шишка? Впрочем, за подобную ерунду приходилось моментально одёргивать себя и взывать к разуму. Загадочный папа может быть кем угодно: водителем автобуса, фармацевтом, репортёром, министром, бандитом и сотню раз непорядочным человеком.