Черная вдова

– Ни-ни!
– приложил обе руки к груди Семен Матвеевич.
– Ни одной душе!

– Даже Злате!
– поднял палец Николай Николаевич.

– Будь спокоен, - заверил Ярцев и радостно потер руки.
– Поохотимся мы с тобой на славу! Гарантирую!

В Кабанью рощу добрались не так быстро, как предполагали. Бульдозер хоть и расчистил дорогу, но для сугубо городской машины, какой являлась "Лада", она была нелегкой. Семен Матвеевич, ехавший впереди, несколько раз останавливался, чтобы помочь увязавшему в снегу сыну. Однако эти помехи никому не испортили настроения: уж больно прекрасно было все вокруг - и погода, и торжественно-величественный лес, и ожидающие впереди удовольствие и отдых.

Наконец показался домик на берегу озера, а возле него - бульдозер.

– Как в сказке!
– с восторгом произнесла Вика.
– Избушка, дымок из трубы и укутанные снегом ели!

Встречать их вышел Рудик. Он помог отнести в дом сумки с продуктами и снаряжение для охоты.

– Солидно, - сказал Вербицкий, когда они зашли в "избушку".

Это был огромный сруб, разделенный перегородками на несколько вместительных комнат. Самая большая - нечто вроде горницы, только вместо русской печи - камин, отделанный чеканкой. В нем яростно пылал огонь.

На стенах висели шкуры медведя и крупного лося, рога которого были прибиты над входом. На полу лежал грубый палас. Из мебели - лишь простой стол и тяжелые стулья из толстых досок.

Рудик выдал всем тулупы и валенки, что привело Вику в восторг.

– Можем играть трагедию, - заметил Глеб, когда они облачились в тулупы.

– Что ты имеешь в виду?
– спросила Вика.

– По-гречески козел - трагос, - объяснил Глеб.
– В Древней Греции во время праздников, или дионисии, как их называли, актеры разыгрывали представления. Одеты они были в козлиные шкуры. Отсюда и пошло название трагедия.

– Так это же овчина!
– засмеялся Семен Матвеевич, одергивая на сыне тулуп.

– Да?
– смутился Глеб и поправился с улыбкой: - Что ж, мы можем разыграть русскую трагедию. Не в козлиных, а в бараньих шкурах.

Ярцев-старший повел всех посмотреть баню, которая стояла на самом краешке берега. А дальше простиралось плоское блюдо озера. До противоположного берега было километра три.

– Русская баня - это хорошо, - одобрительно отозвался Николай Николаевич, осмотрев предбанник, парилку и самоварную.
– А то в Москве все помешались на саунах... И что прямо у воды, тоже здорово! Попарился - и сразу бултых в озеро!

– Так и задумано, - кивнул Семен Матвеевич.
– У меня тут в августе отдыхал Элигий Петрович...

– Соколов?
– удивился Вербицкий.

– Начальник управления?
– уточнила Вика.

– Он самый, - ответил довольный Ярцев-старший.
– Был в полном восторге от баньки.

– Кстати, - сказал Глеб, - знаете, как в России многие раскусили, что Лжедмитрий чужестранец?

– Интересно, - повернулся к нему Вербицкий.

– Потому что он не любил баню, - объяснил Глеб.
– Об этом писал знаменитый ученый и путешественник Адам Эльшлегер, известный больше под именем Олеарий.

– Действительно, перефразируя Гоголя - какой русский не любит баню! засмеялся Николай Николаевич. Он посмотрел на солнце и предложил: - Ну, Матвеич, махнем в лес? А то светило скоро закатится.

– Я готов!

Взяв ружье и приладив к валенкам лыжи, они отправились в лес, сопровождаемые возбужденной собакой.

Вика, чтобы не терять времени даром, тут же устроилась на берегу озера с этюдником. Глеб наблюдал за ее работой. На бумагу ложились быстрые линии, штрихи, складываясь постепенно в пейзаж, который Ярцев видел перед собой. Девушка молчала.

– Не мешаю?
– на всякий случай спросил Глеб.

– Нисколько... Даже люблю поговорить, когда пишу.
– откликнулась Вика.

– Послушай, а тебе не будет скучно на Новый год с...

– Предками?
– с улыбкой подхватила девушка.

– Начнется "а помнишь?", "а вот в наше время", - сказал Глеб, у которого вдруг мелькнула мысль увезти Вику в Средневолжск; пусть гости, которых он пригласил к себе, знают, какие у него, Глеба, знакомства!

– Знаешь, надоели компании, суета... Так здорово встретить Новый год в деревне!

– Обычно ты где встречаешь?
– поинтересовался Глеб.

– Где только не встречала! И в Доме кино, и в ЦДЛ, и в Доме работников искусств, и в Доме композиторов! Публика вроде разная и в то же время одинаковая.
– Она криво усмехнулась.
– Сплошные знаменитости, аж плюнуть некуда!

"Красуется?
– подумал Глеб.
– Вроде не похоже".

Сам бы он многое отдал, чтобы встретить новогодний праздник в любом из тех творческих клубов в Москве, которые назвала Вербицкая.

Вдруг издалека, из леса, прогремел выстрел, затем второй. И это показалось таким неестественным среди белой царственной тихой природы.

– Тешатся наши старики, - усмехнулась Вика.

– Пусть им... Разрядка...

– Нет, я рада за отца, - проговорила, как бы оправдываясь, девушка. Работает он действительно на износ. И такая разрядка у него только в командировках. Когда едет, обязательно прихватывает с собой ружье. В прошлом году охотился даже на Камчатке. Привез оригинальный трофей голубую выдру. Вернее, шкурку. Ее там охотники ему выделали.

– Голубую?
– удивился Глеб.
– Никогда не слышал.

– Папа говорит, очень редкий экземпляр.

– И что ты из нее сделала?

– Пока лежит.

– Знаешь, Вика, - предложил Ярцев, - пошли-ка в дом.

– Я не замерзла.

– Не заметишь, как отморозишь нос или щеки.

А мороз на самом деле густел, щипал лицо. Вербицкая с сожалением оторвалась от своего занятия.

В избе после холода показалось особенно уютно. Рудик сидел у портативного телевизора.

– Прохватывает?
– спросил он, когда Глеб и Вика скинули с себя тулупы и устроились у камина.

– Хорошо!
– тряхнула головой девушка и протянула к теплу руки. Она блаженствовала.

– Неплохо бы перекусить, а?
– предложил Глеб.

– Стоящая идея, - улыбнулась Вика.

– Организуем, - деловито поднялся шофер.

Не суетливо, но споро и ловко он накрыл стол - поставил соленые грибочки, огурцы, помидоры, домашнюю ветчину и колбасу.

– Закусывайте пока, - сказал Рудик и исчез на кухне.