Черная вдова
Шрифт:
Вика... Виктория... Они учились в одной школе, только Глеб - двумя классами старше. Была худая, угловатая, с прямыми черными волосами. За ее большой рот кто-то назвал девочку Щелкунчиком. Прозвище пристало надолго.
Это теперь Глеб понимал, сколько слез, вероятно, было пролито из-за насмешек сверстников. Но тогда...
Дети жестоки. Не сознавая того, они могут причинять нестерпимую боль и обиду друг другу, которая иной раз не выветривается из души и памяти всю жизнь.
Вику даже не защищало то, что она прекрасно рисовала. Старшеклассники, и те восхищались красочно оформленными стенгазетами,
У Глеба с Викой была своя тайна. Когда он учился в десятом классе (она соответственно в восьмом), то получил от дочери предисполкома записку. Невинную по форме, но значительную по смыслу (о, Глеб уже был избалован обожанием девчонок и умел расшифровывать недомолвки!): "Не взялись бы Вы достать пригласительные билеты на концерт учащихся музыкальной школы для меня и моей подруги?"
Во-первых, Вика могла бы обратиться к нему с такой просьбой устно. Во-вторых, билеты не были проблемой. Но главное заключалось в другом. Это была записка к мальчику...
Глеб был избалован, но циником не был. Он передал в запечатанном конверте просимые билеты через посредника, но во время концерта к двум восьмиклассницам не подошел. А сколько было благодарности, призыва и в то же время смущения во взглядах Вербицкой, которые она бросала на него!
К своей чести (а Ярцев ставил себе это в заслугу), он никому никогда не говорил об этом случае. Даже отцу, который более чем прозрачно намекал сыну, что весьма желал бы дружбы между Глебом и дочерью председателя облисполкома. Сиречь, хотел бы видеть ее в своих снохах.
– Папа, - отмахивался Ярцев-младший, - да ты посмотри на нее!
– Что ты понимаешь! У Вики красивые глаза, рот...
– Рот?!
– смеялся Глеб.
– Ой, умру, ой, держите меня!
Летом, после того концерта, Вербицкие уехали в Москву. С тех пор Глеб не видел Вику. А прошло уже семь лет!
Единственное, что о ней знал Глеб (из разговора отца с Николаем Николаевичем), - Вика училась в художественном институте имени Сурикова в Москве.
– И все-таки в такой праздник уезжать сюда...
– Глеб с сомнением покачал головой.
– Провинция, она и есть провинция. Тут даже апельсинов или мандаринов не достанешь.
– По мне хоть бы их и век не было, - махнул рукой Николай Николаевич.
– Не понимаю, что на них так бросаются? Ну что может быть лучше хорошей антоновки или семиренки! Я всегда говорю: везем за тридевять земель, с другой, можно сказать, стороны земного шара всякие там бананы, манго, папайю! А свое добро - душистое, ароматное и полезное, да-да, в тыщу раз полезнее!
– яблоки, груши и другую прелесть собрать и сохранить не можем! Частник предлагает заготовителям почти бесплатно: берите, пользуйтесь! ан нет! Для своего не хватает транспорта, тары и еще черт знает чего! Вот, ей-богу, дай мне ананас, так я откажусь от него в пользу крыжовника! Видя, что Глеб улыбается, Вербицкий прервал свою филиппику.
– Ты не согласен?
– Да нет, просто вспомнил...
– сказал Ярцев.
– Был когда-то такой граф Завадовский, по-моему, в начале прошлого века... Так его сын прямо-таки помешался на ананасах. Потреблял их в несметном количестве. Сырыми, вареными...
– Как вареными?
– удивился
– Более того, их для него даже квасили. В бочках, как капусту... А потом варили из них щи или борщ.
– Нет, ты серьезно?
– все еще не верил Николай Николаевич.
– Исторический факт!
– Это же... Это же стоило, наверное, кучу денег!
– Совершенно верно. Сын Завадовского умер чуть ли не в нищете!
– Да, - вздохнул Вербицкий.
– Русская натура.
– Не остановишь.
– Он усмехнулся.
– Вот что, Глеб, квашеными ананасами я тебя угостить не могу. А вот ужином...
– Нет-нет, - запротестовал Ярцев.
– Спасибо. Я дома...
– Ох уж эта провинциальная скромность, - недовольно заметил Николай Николаевич.
– Возьмем что-нибудь легкое, перекусим. От этого не растолстеешь. Понимаешь, не люблю я есть в одиночестве. Ну как?
– Уговорили!
– засмеялся Глеб.
– Вот и ладненько, - потирая руки, произнес Вербицкий. Он снял трубку, позвонил в ресторан и заказал ужин в номер. А Глеб, пока Николай Николаевич перечислял блюда, гадал, чем все-таки вызвана такая милость? Почему Вербицкий столь любезен с ним?
Вербицкий, положив трубку, продолжил разговор о дочери:
– Открою еще один секрет. Вика едет поработать на пленэре. Ну, рисовать с натуры, на воздухе. Так это у них называется.
– Знаю, - кивнул Ярцев.
– У нее талант. Не как отец говорю... Послушай, как у тебя завтра день?
– неожиданно перескочил он.
– Располагайте мною сколько вам надо, - с готовностью откликнулся Ярцев.
– Ну как же... Перед Новым годом... У тебя жена, - все еще сомневался Вербицкий.
– Николай Николаевич, - обиделся Глеб.
– Если я говорю...
– Хорошо, хорошо, - поднял вверх руки Вербицкий.
– Сможешь подбросить нас с Викой в Ольховку?
– Запросто! Я бы рекомендовал прямо к отцу.
– Я так и хотел, - улыбнулся Николай Николаевич.
– Примет?
– Господи! Доставьте ему такую радость!
– воскликнул Ярцев, размышляя, кокетничанье это или просто элементарная вежливость? Уж кто-кто, а Вербицкий отлично должен знать, как к нему относится Ярцев-старший, испытанный приятель и бывший подчиненный.
За ужином договорились, что Глеб заедет за Николаем Николаевичем завтра к одиннадцати часам утра. Потом они встретят Вику и сразу отправятся в Ольховку.
– Стряхну с себя московские заботы, поброжу с ружьишком по лесу, мечтательно произнес Вербицкий. Он был заядлым охотником.
Глеб засиделся у Николая Николаевича до начала двенадцатого.
– Не мешало бы позвонить отцу, - прощаясь, сказал Глеб. Предупредить.
– Ой, - поморщился Вербицкий, - эти пышные встречи, застолья... Я же знаю Семена Матвеевича! Мы тихо, скромненько.
Он проводил Глеба до лифта.
А когда Ярцев вернулся домой, Лена бросилась ему на шею, довольная поездкой к родителям, радостная от того, что хоть остаток вечера они проведут вместе, попивая холодное шампанское. По ее словам, отец действительно собирался в Средневолжск накануне Нового года, но теперь не приедет. И вообще до весны не выберется. Глеб сообщил, что завтра повезет Вербицких в Ольховку.