Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Они разошлись по своим местам.

После концерта поговорить с генеральской четой больше не пришлось. В раздевалке образовалась огромная очередь. Копыловы пристроились где-то в хвосте. А к Ярцевым, как только они вышли из дверей зала, протиснулась старушка-гардеробщица с дубленкой Лены и волчьей шубой Глеба. Надевая шапку у зеркала, Лена поймала на себе удивленный, не без оттенка зависти взгляд Зинаиды Савельевны.

– Что скажешь, Фери?
– спросил Глеб, когда они отъехали от Дворца спорта.

– Полный кайф!
– зажмурив от счастья глаза, сказала

Лена.

Она была еще во власти праздничной атмосферы концерта, переживала блеск огней, музыку, аплодисменты и цветы, к чему, казалось, имела сама непосредственное отношение. Происходило это, наверное, оттого, что они сидели с мужем в двух шагах от рампы, рядом с самыми именитыми, избранными людьми города. И еще Лену возвышало в ее глазах сознание того, что остальные несколько тысяч зрителей долго будут давиться в очереди за своими пальто, потом ждать автобуса и трястись в нем до дома, а они с Глебом катят в уютном теплом автомобиле, свободные и независимые от обстоятельств.

– Говорят, эстрадные певцы зарабатывают кучу денег, - нарушила она молчание.

– Тебя это волнует?
– недовольно покосился на нее Глеб.

– Я так...
– стушевалась Лена, досадуя, что вылезла со своими глупыми мыслями.

Глеб не любил мелкотравчатых мещанских разговоров. Она ждала упреков, насмешки, но он неожиданно задумчиво произнес:

– Ты знаешь, а Зинаида Савельевна в чем-то права. Действительно, иным лавры достаются слишком легко. Да, миллионы телевизоров, транзисторов, магнитофонов и из пигмея делают великана! Угадай, кого я сейчас вспомнил?

Лена знала, что не угадает, потому что не умела даже приблизительно проследить за ходом его мысли. Она отрицательно покачала головой.

– Островского... Я имею в виду - драматурга, - сказал Глеб. Талантище, конечно, огромный! Вклад его в русскую литературу не оценить. А он признался как-то, что тридцать лет работает для русской сцены, написал более сорока пьес, давно уже не проходит ни одного дня, чтобы в нескольких театрах России не шли его пьесы, которые дали сборов только в императорских театрах более двух миллионов рублей, а он не может позволить себе отдохнуть хотя бы один месяц в году! Представляешь?

– Неужели ему не хватало на жизнь?
– удивилась Лена.

– Островский так и писал: я только и делаю, что или работаю для театра, или обдумываю сюжет вперед, в постоянном страхе остаться к сезону без новых пьес, то есть без куска хлеба с огромной семьей. Вот так, мать...

"Боже мой, - с нежностью подумала Лена, - какая у Глеба светлая голова. Все помнит".

Он молча вел "Ладу", внимательно следя за скользкой дорогой. Лене хотелось слышать его голос, и она спросила:

– Откуда твой папа знает Копыловых?

– Тысячу лет знакомы. Вместе начинали работать в Ольховском районе. После войны. Дядя Гоша служил обыкновенным постовым милиционером.

– Стоял на перекрестке и регулировал движение на дороге?

– Да, Фери, - усмехнулся Глеб.
– Ты у меня эрудит. Спутать регулировщика из ОРУДа и постового...

– Не все же такие умные, как ты, - обиделась Лена.

Не фырчи, - миролюбиво сказал муж.
– Понимаешь, постовой милиционер отвечает за порядок на каком-нибудь участке города. Например, на нашей улице. Чтоб на ней было все спокойно.

– Понятно, - кивнула Лена.
– А кем в Ольховке работал твой папа?

– О, отец был на три головы выше Копылова! Зампред райисполкома! Потом дядя Гоша ездил учиться, вернулся уже в Средневолжск. И отца повысили, перевели в облисполком. Так они и шли оба вверх.
– Глеб усмехнулся.
– Да, история развивается по спирали. Отец снова работает в Ольховке. Так сказать, на круги своя...

– Вернется, вернется еще в Средневолжск, - успокоила мужа Лена. Такой квартирой не бросаются.

Когда Семена Матвеевича, ее свекра, направили в Ольховский район, в городе осталась за ним квартира. Четырехкомнатная, в самом центре, на проспекте Свободы. В этом же доме проживали и Копыловы. Глеб был прописан на площади отца и иногда заезжал туда, чтобы проверить, все ли спокойно и на месте.

– Да, думаю, что старикан долго в Ольховке не задержится, - сказал Глеб, сворачивая к их девятиэтажке.

Он обогнул дом, подъехал к гаражу. Заперев машину, они поднялись к себе.

– Мать, я страшно голоден!
– признался Глеб, целуя жену в губы.

Лену обдало сладостной волной: муж давно не был так ласков.

– Глебушка, милый, что тебе приготовить?
– спросила Лена, схватив его руку и прижимая ее к своей груди.
– Табака пожарить? Или лангет? Можно отбить и в кляре.

– Действуй, мать, а я полезу в ванну.

Лена пошла в спальню. Она слышала, как Глеб включил в большой комнате телевизор, затем в ванной комнате послышался шум воды.

Она сняла праздничное платье, повесила в шкаф, накинула на себя прозрачный пеньюар, подаренный мужем ко дню рождения, присела на пуфик у трельяжа и посмотрелась в зеркало. Глаза у нее были счастливые и оттого глупые. Лена подумала, что в них слишком уж видно желание.

"Ну и пусть!" - улыбнулась она, уже предвкушая всем своим горячим, нетерпеливым телом сладостные безумные минуты.

Лена выдвинула ящичек, где хранила украшения, сняла серебряный витой браслет, серебряные сережки с бирюзой и такой же кулон, сложила все это в коробочку из-под французских духов, потом открыла длинный футляр из старинной тисненой кожи с потускневшей от времени монограммой - витиевато переплетенными заглавными буквами "Л" и "Г", - чтобы положить туда перстень, и обомлела.

Футляр был пуст.

– Странно, - пробормотала Лена, машинально шаря в ящичке.

Затем она стала проверять другие коробочки с такой же монограммой.

Они тоже были пусты.

– Глеб!
– закричала Лена.
– Глеб!

Но муж, вероятно, не слышал.

Она бросилась в ванную. Глеб уже разделся до трусов, пробуя рукой пенящуюся от шампуня воду.

– Ничего не понимаю...
– испуганно сказала Лена.

– Ты о чем?
– повернулся к ней муж.

– Драгоценности! Ну, бабушки Лики! Их нет!

Поделиться с друзьями: