Черная вдова

В спальню лился яркий солнечный свет. В комнате стоял запах французской туалетной воды.

Глеб босиком пошел в ванную комнату. Привычка ходить по дому босиком осталась с детства.

Чувствовал он себя разбитым после кошмарной ночи. Полез под душ, пуская попеременно то горячую, то холодную воду - это всегда отлично помогало.

Действительно, контрастный душ взбодрил тело. Но на сердце было скверно. Он вспомнил объяснение с работниками милиции. Ощущение - словно тебя увидели голым...

Глеб сварил крепчайший кофе, с трудом проглотил холодную котлету без хлеба и с удовольствием убрался из квартиры - тянуло скорее на люди.

Выйдя на улицу, он зажмурился от ослепительного сверкающего снега. Дорога - словно каток. Глеб решил не выводить машину - гололедица, еще вмажут по его новенькой "Ладе".

В университет он поехал на городском транспорте. И сразу пошел в библиотеку.

Люся Шестопалова за столом выдачи зарумянилась при виде Глеба, заулыбалась (он уже привык к обожанию) и протянула ему книгу и две тоненькие брошюрки.

– Вчера весь день пролежали, - с укоризной сказала библиотекарша. Сделали заказ, а не пришли.

– Эх, знал бы, что на выдаче вы, обязательно пришел бы!
– одарил ее улыбкой Ярцев и вручил японский календарик с лукаво подмигивающей девицей: Люся коллекционировала карманные календари.

Она смутилась еще больше, горячо и бессвязно поблагодарила за подарок.

Он нашел свободный столик в читальном зале, углубился в чтение, но сосредоточиться не мог - все время прокручивал в голове ночное событие. Обрадовался, когда на его плечо легла чья-то рука.

– Покурим?

Это был Аркадий Буримович, аспирант кафедры философии.

– Айда, - поднялся Ярцев.

В курительной комнате стояла холодина: форточка была открыта настежь. Глеб достал "Космос", и Аркадий тут же полез за сигаретой. Он, как персонаж из пьесы Островского "Без вины виноватые", курил один лишь сорт - чужие...

– Ну что, румяный мой философ?
– шутливо спросил Глеб.

– Да так как-то все, братец историк, - в тон ответил Буримович словами из "Ревизора".

Он был небольшого роста, кругленький, с распадавшейся посередине головы пышной шевелюрой и розовыми пухлыми щечками. По его виду нельзя было подумать, что он занимается такой серьезной наукой. Разве что умные пытливые глаза за сильными линзами очков.

Болтать с ним - одно удовольствие. Аркадий чуть ли не каждый день делал очередное открытие - гениальное, как он выражался. Однако оно жило недолго: его или быстро опровергали, или же выяснялось, что подобная идея давно была высказана кем-то другим.

Если этого толстяка что-нибудь увлекало, то он непременно стремился зажечь кого-нибудь еще. Кто попадется под руку.

Сегодня это был Ярцев.

– Слушай, старик, это грандиозно!
– теребя Глеба за рукав пиджака, горячо начал Аркадий.
– Я понял...

– С какого конца есть сваренные всмятку яйца?
– сыронизировал Глеб.

– Не скалься!
– не обиделся Буримович.
– Ну, вот скажи мне, почему неистребим шабашник?

– Проще пареной репы. Налево больше платят.

– Фу!
– поморщился Аркадий.
– Рассуждаешь как обыватель. А тут политэкономия! Целая научная система!

Глеб улыбнулся.

Приняв улыбку Глеба на свой счет, Буримович покачал головой:

– Я серьезно, старик.

– Давай, давай, я слушаю, - сказал Ярцев.

– Понимаешь, шабашничать экономически выгодно, - стал развивать свою мысль Аркадий.
– Смотри, - он начал загибать пальцы.
– Строитель какого-нибудь СМУ из каждой заработанной десятки отдает государству в виде налога и других удержаний - на содержание управленческого аппарата, армии, милиции, на здравоохранение, образование и прочее - определенную сумму. Скажем, рубля три...

– Ну, а как же иначе?

– Верно, все это надо, - согласился Буримович.
– И что же? В результате, работая в государственной системе, строитель получает на руки, допустим, семь рублей из десяти. А шабашник? Армию он не содержит, милицию - тоже, больницы, школы... В больницу же ходит, как и мы, детей своих учит бесплатно! Заметь, на мои и твои деньги! Выходит, что десятка, которую он получает у частника, остается целехонькой. Да плюс еще те рубли, которые он должен был отдать врачу и учителям своих детей. То есть он получил все тринадцать целковых за тот же труд, который потратил бы на государство.

– Ты хочешь сказать, эти три рубля он украл из общественного фонда? проявил знание предмета Глеб.

– Скажем - вocпoльзовался, - пoпрaвил Аркадий.
– А я хочу сказать насчет этого общественного фонда потребления. Видишь ли, старик, по моему глубокому убеждению, тут у нас перегиб. Так сказать, забегание вперед. За счет общественных фондов выплаты и льготы населению выросли с тысяча девятьсот сорокового года почти в двадцать раз. С двадцати четырех рублей до четырехсот семидесяти пяти на душу населения. Вникни!

– Это же хорошо, - сказал Глеб.

– Сам рост - да, - кивнул Буримович.
– Но вот как происходит распределение? И потом, нужно ли продолжать этот курс? Не забывай, что основной принцип социализма - каждому по труду. Однако принцип этот, увы, соблюдается далеко не всегда. Например, построили дом, как сейчас говорят, с улучшенной планировкой. Очередь в исполкоме подошла для академика и шофера. Оба получили одинаковые квартиры. Справедливо?

– Демократия...

– Погоди!
– остановил собеседника жестом Буримович.
– Общественная значимость, вклад обоих разве равен?

– Нет, - согласился Глеб.

– Вот именно! Принцип - каждому по труду - нарушен! Более того, уменьшается степень непосредственного стимулирования. Зачем какому-нибудь изобретателю ломать голову, не спать по ночам, проталкивать на нервах свою идею, если он за свои муки получит такую же квартиру, путевку в такой же дом отдыха, что и безынициативный коллега? Горишь ты на работе или делаешь ее тяп-ляп, все равно получаешь те же блага из общественного фонда потребления.

– Ну и что же ты предлагаешь?
– спросил Глеб.