Черная вдова

Сегеди хмыкнул в усы, но ничего не ответил.

И вообще Валерий Платонович пытался разгадать, в каких он отношениях с Орысей. Ухажер? Или только коллега по работе?

Профессор решил пустить пробный камень.

– Дорогие друзья, - деланно забеспокоился он, не обременителен ли для вас этот визит? Трудились весь день, устали да еще небось жена дома ждет? Последнее относилось непосредственно к фотографу.

– Если уж кто ждет, так это соседка, - хихикнул Сегеди.
– Жены сейчас нет, уехала с дочкой погостить к родственникам в деревню.

"Это уже хуже, - подумал Скворцов-Шанявский.
– И рядом все время такая женщина!"

– А вы, Орыся?
– повернулся к ней профессор.

– Не беспокойтесь, Валерий Платонович, меня тоже никто не ждет.

"Ну, и слава богу!" - чуть было не воскликнул профессор, хотя видел, что она чем-то озабочена.

То, что Орыся снова не вышла замуж, профессора устраивало: стало быть, шанс его повышался. Он мучительно думал, как бы выпроводить фотографа и остаться с Орысей один на один хотя бы минут на пять. Или дать ей знак, чтобы завтра пришла без провожатого. Однако ничего придумать не мог.

Беседа не клеилась, затухала. Да и говорить-то особенно было не о чем. Сегеди уже украдкой поглядывал на часы.

– Ну, пойдем, - наконец поднялся он.

Профессор и Орыся встали тоже.

– Очень был рад вашему приходу. Надеюсь, еще навестите?
– Валерий Платонович посмотрел в глаза Орысе с такой мольбой, что она не могла не понять, что просьба относилась только к ней.

– Конечно, конечно!
– закивала она.

Валерию Платоновичу показалось, что Орыся поняла его.

– И еще, - продолжал он.
– Признаюсь, знакомых в Трускавце у меня нет. Не считая, разумеется, наших санаторских. Но разговоры о болезнях и прочем...
– профессор скривился.
– Право же, с тоски умереть можно. Возьмите надо мной шефство, а?
– засмеялся он.

– Это пожалуйста, - серьезно сказал фотограф.

– Ей-богу, не пожалеете. Я человек компанейский. Музыку люблю, в шахматы сразиться.

– Выздоравливайте, буду рад вас видеть у себя дома в гостях, - сказал мастер художественного портрета и попросил: - Вы уж не дайте нас в обиду, Валерий Платонович.

– В каком смысле?
– не понял тот.

– Да понимаете, как только вчера вас увезла "скорая", мой начальник прибежал. Ну, из комбината бытового обслуживания. Доигрались, кричит, с вашими фокусами! Никаких медведей! Испугался, что вы жалобу напишете. Тогда премия горит. Но медведь для нас - это план! Касса!

– Конечно!
– подхватил профессор.
– Завтра же позвоню и скажу, что это отличная выдумка. И медведь такой очаровательный, - не удержался-таки он от комплимента и запечатлел на руке Орыси поцелуй.

Они ушли, а Валерий Платонович долго не мог успокоиться, вспоминал каждый жест, каждое слово молодой женщины, разбередившей его сердце.

"Неужели она приходила лишь из-за того, чтобы я не настрочил жалобу начальству?
– думал Скворцов-Шанявский.
– Нет-нет, - тут же отбросил он эту мысль, - ведь Орыся сама призналась, что обрадовалась, увидев меня"...

Размышления профессора прервала медсестра.

– Укольчик сделаем, - сказала она, доставая шприц.
– Заснете как младенец.

Сделав укол, она собралась было уходить, но у Валерия Платоновича возникла идея.

– Погодите, Машенька, - сказал он, протягивая ей пакет с апельсинами.
– Это вам, за ваши золотые руки.

– Да что вы, не надо!
– запротестовала медсестра.

– Я от души! Берите! Честное слово, делаете уколы как бог! Одно наслаждение.

– Ну, уж прямо, - смутилась Маша, однако подарок приняла.
– За гостинец спасибо. Дочке отнесу.

– Я их не ем, да вот мне принесли...

– Орыська Сторожук, что ли?

– Она... А вы ее знаете?

– Как облупленную. В санатории вместе работали.

Постепенно Валерий Платонович втянул медсестру в разговор. Слово за слово, и вскоре он уже знал об Орысе столько, сколько не смог бы сообщить самый осведомленный кадровик.

– Одного не пойму, - как бы вскользь заметил профессор.
– Еще молодая, видная из себя, а замуж не выходит.

– Кто же к ней подступится, когда у Орыськи такой хахаль!
– сказала Маша.

– Хахаль?
– переспросил Скворцов-Шанявский.
– Она мне никогда о нем не говорила.

– А Барон у ней всего месяца три. Ревнивый - ужас!

Валерий Платонович осторожно выведал у медсестры, кто такой Барон. Та наговорила о нем каких-то небылиц, в которые трудно было поверить.

Потом уже, оставшись один, профессор решил, что для местных обывателей этот опереточный Барон, может быть, и является фигурой. Но ему-то, московскому асу, наверное, нечего опасаться. Короче, потягаться можно.

А в это время властительница дум профессора подходила к своему дому. "Волга" у ворот, свет во флигеле - значит, приехал Сергей.

Переступила порог Орыся с двойственным чувством - обрадовалась, что он появился, и опасалась, что станет придираться. Однако у Сергея было хорошее настроение. Он крепко взял ее за руку, посмотрел в глаза, усмехнулся:

– Ты что же это пугаешь людей?

– Уже знаешь?
– Орыся поцеловала его, почувствовав, как отлегло от сердца.

От Сергея чуть пахло коньяком и хорошим табаком. Она уже привыкла к этим запахам.

– Мне всегда все известно, - балагурил Сергей.
– Что, он действительно ученый?

– Профессор.

– Профессор кислых щей?

– Брось, Сережа. Валерий Платонович большой человек. Персональная машина, личный шофер...

– Сегодня машина, а завтра дали по шапке и...
– махнул рукой Сергей. Скажи лучше, откуда ты его знаешь?

Орыся рассказала, как совершенно случайно встретила в Средневолжске Эрика Бухарцева, мать которого каждый год снимает в ее доме койку, приезжая в Трускавец лечиться. Эрик и возил профессора. Они затащили Орысю к своим знакомым встречать Новый год.