Черная вдова

Петр Мартынович достал новый снимок.

Решилин долго смотрел на него и наконец тихо, торжественно произнес:

– Господи, да этому творению цены нет!

Все сгрудились вокруг него, глядя на чудом сохранившееся изображение святого.

– Вот-вот!
– заволновался Петр Мартынович.
– И я говорил! Может быть, даже сам Андрей Рублев!

– Ну что вы, какой Рублев, - замотал головой Решилин.
– Санкирь! Обратите внимание на густо-оливковую гамму.

– А что такое санкирь?
– полюбопытствовал Жоголь.

– Основной тон лица, - пояснил художник.
– А их черты? Резкие, суровые. И все цветовое решение... Видите, как контрастируют темно-желтые и темно-синие одежды с широкими золотыми пробелами ярко-красных и зеленых тонов ореола. Конечно, не Рублев! У него другая манера письма - мягкая, воздушная, утонченная. Вспомните хотя бы его "Троицу", "Спас в силах"...

– Так чья же это работа, как вы думаете?
– Петр Мартынович глядел на художника, как на оракула, не скрывая благоговения.

– Скорее всего, Даниил Черный, - отстранил от себя снимок Решилин. Тоже, скажу я, талантище! Мастер от бога! Они были друзьями с Рублевым. Вместе расписывали храмы. Некоторые источники утверждают, что он был учителем Андрея, как старший по возрасту...

Вербицкая вернула Петру Мартыновичу фотографии. От волнения тот никак не мог засунуть их в портфель.

– Феодот Несторович, дорогой, как же отдавать в руки каким-то ремесленникам такое сокровище? А ежели испортят? Может, посоветуете, кого пригласить?

– Надо подумать, - ответил Решилин.

– А сами?
– Во взгляде Петра Мартыновича была мольба и надежда. Лучше вас никто не справится! Заплатим хорошо, а уж...

– При чем тут оплата?
– перебил его художник.
– Вот если бы Рублев! Он мне ближе. Да что там ближе - чувствую каждый его мазок, каждую линию.

Разговор неожиданно был прерван.

– Небось проголодались?
– появилась из кустов Ольга.
– Просим к столу. И поживее, шашлык ждать не может.

Повторять не пришлось - все дружно потянулись на участок.

Возле времянки был накрыт стол: свежие помидоры, огурчики, редиска, зеленый лук и разнообразная пахучая зелень. Глеб отметил, что из деликатесов, привезенных Жоголем, ничего не подали. Зато крепкие и прохладительные напитки имелись в изобилии.

Чуть в стороне стояло небольшое сооружение из красного кирпича с невысокой трубой, напоминавшее камин. В нем и готовился над раскаленными углями шашлык. Запах дыма и жареного мяса плыл в воздухе. У Глеба засосало в желудке.

Возле очага священнодействовал Алик, время от времени переворачивая шампуры. Тут же на корточках сидел Тимофей Карпович. Он брал из кучи поленья и перешибал ребром ладони, словно это были лучины.

– Ну, силен мужик!
– тихо прошептал на ухо Вике Ярцев.

– Не бойся, не услышит, - сказала Вика.
– Тимоша глухонемой. С рождения. Понимает только по губам.

– Откуда он?

– Так это же муж Ольги.

Сели за стол. Тут же возле Решилина устроились на траве все три собаки, глядя хозяину прямо в глаза.

– Смотрите-ка, вот преданность!
– умилился Петр Мартынович.

– Просто мяса ждут, - усмехнулся Жоголь, тем временем наполняя рюмки и бокалы. Себя он пропустил - за рулем, Решилина тоже обошел: перед художником Ольга поставила стакан молока. Петр Мартынович осторожно поинтересовался, почему хозяин не хочет выпить с гостями рюмочку.

– Указ чтит, - поддел Решилина Жоголь.
– Антиалкогольный.

– У меня свой указ, - сказал художник.
– От давних, славных времен. Помните, Петр Мартынович, какой обет давали иконописцы: когда творишь, не смеешь сквернословить, к зелью прикасаться и вообще иметь дурные мысли...

– Как же, как же, читал, - закивал тот.
– Отсюда такой свет в их работах. Благолепие.

– И сила божеская, - как-то подчеркнуто значимо произнес Решилин. Сила, которая творила чудеса! Останавливала и обращала вспять врагов.

– Вы имеете в виду Владимирскую богоматерь?
– не удержавшись, осмелился вставить свое слово Ярцев.

– Да, пример, пожалуй, самый яркий, - сказал художник. Знаменательное событие.

– Какое событие?
– встрепенулась Вика.

– Да, какое же?
– тоже заинтересовался Жоголь.

– Глеб, вы, кажется, историк, - посмотрел на Ярцева Решилин. Наверное, можете рассказать подробнее моего.

Взоры всех обратились на Глеба.

– В общем, это для ученых до сих пор загадка, - немного робея, начал он.
– Видите ли, еще с двенадцатого века в Успенском соборе Владимира пребывала чудотворная икона. Очень почитаемая святыня Северо-Восточной Руси. Называлась она Владимирская богоматерь. И вот в тысяча триста девяносто пятом году, когда над Москвой нависла смертельная угроза - на престольную в это время надвигались орды Тамерлана, - великий князь Московский по совету митрополита Киприана решил перенести икону в столицу. Заметьте, враг уже захватил Елец... И как только Владимирскую богоматерь доставили в Москву, Тамерлан ни с того ни с сего вдруг повернул назад и ушел в степи. Понимаете, без всякой объяснимой причины! Для историков во всяком случае.

– Почему же необъяснимой, - слегка улыбнулся Феодот Несторович. Святая Мария всегда почиталась как заступница русского народа. Так и говорили тогда - крепкая в бранях христианскому роду помощница...

Ярцев хотел было возразить, что скорее всего поведение Тамерлана объяснялось куда более прозаически - например, болезни, падеж лошадей или смута, да мало ли что еще - просто об этом не имелось пока документов и свидетельств. Но не решился.

Да и всеобщее внимание переключилось на подошедшего Алика. Блюдо с шампурами, на которых еще шипело с румяной корочкой мясо, исходящее немыслимым ароматом, водрузили на середину стола.

Первый бокал подняли за Еремеева, что тот воспринял как должное. А похвалу Алик действительно заслужил: шашлык был нежный, сочный, прямо губами можно было жевать.

Ярцев отметил, что Тимофей Карпович не сел за общий стол, продолжая возиться у очага. Что касается Ольги - она все время была на ногах: то хлеба подрежет, то поднесет еще из дома овощей, на которые напирали гости, то, убрав использованные бумажные салфетки, положит новые. Освободившиеся шампуры она мыла в тазике, а Еремеев тут же насаживал новую порцию мяса.

Глеб почувствовал, что тяжелеет, грузнеет от сытной еды. Да и вино действовало расслабляюще. Впрочем, остальных тоже, видимо, разморило. Феодот Несторович и Петр Мартынович ударились в воспоминания.

– Трудные времена выпали на вашу юность, ой нелегкие, - качал головой Петр Мартынович.
– Послевоенная разруха...

– Знаете, теперь трудности как-то забылись, осталось только светлое, с ностальгической грустью произнес хозяин.
– Иной раз думаю: самые лучшие годы жизни...