Черная вдова

– Вот-вот, молодость! Ей все нипочем! Смотрел я на вас, худых, в заплатанных штанах, и так вас жалко было. Вспоминаю дни, когда выдавали месячный паек... Вот праздник был! Не забыли?

– Еще бы! У меня до сих пор во рту вкус того черного хлеба с мякиной, яблочного повидла. А уж омлет из американского яичного порошка! Деликатес! Дня три стоял пир, а потом снова впроголодь. И ничего! Радовались жизни, с девчонками в кино, на танцы бегали. Вот с одежкой была сущая беда. Но голь, как говорится, на выдумки хитра. Недостающие детали одежды дорисовывали прямо на голом теле. Хорошо художники. Получалось очень даже натурально: носки, тельняшка... Правда, завхоз страшно ругался, что краски изводим, не хватало для занятий.

– Только ли красок! Холсты и кисти - тоже проблема. А какая была тяга к учебе!
– продолжал Петр Мартынович.
– С практики привозили по двести триста этюдов. Не то что теперь! У нынешних студентов художественных институтов всего завались. Даже такие фломастеры, которыми в самый лютый мороз писать можно... А почему-то двадцать - тридцать этюдов за практику считается пределом.

Их беседу прервал зуммер. Глеб удивленно огляделся: откуда? Тут Решилин взял со стула телефонную трубку... без проводов, но с антенной. Это еще больше заинтриговало Ярцева. За столом все притихли.

Глеб, распираемый любопытством, спросил Вику, что это за электронная диковина.

– Никогда не видел?
– удивилась девушка.

– Откуда?

– Феодоту Несторовичу привез один почитатель - японец. Действует в радиусе не то двухсот, не то пятисот метров от аппарата.

– А можно такой достать?

– В Москве все можно, - улыбнулась Вербицкая.

Решилин закончил разговор, и тут подоспела вторая порция шашлыка.

– Оленька, если не сядешь с нами, тут же поднимемся и уедем!
– с шутливой серьезностью пригрозил Жоголь.

Хозяйка стала отнекиваться, но Леонид Анисимович чуть ли не силком усадил ее рядом с собой, положил на тарелку овощей, выбрал лучший шампур с шашлыком и налил вина.

– Штрафняк, - сказал он с улыбкой.
– До дна.

– Тогда, за вас, - выпила Ольга.

Она поинтересовалась, что слышно о бывшем директоре гастронома, которого недавно арестовали.

– Все еще идет следствие, - ответил Жоголь.

– А новый навел порядок?

– Цареградский?
– Жоголь зло усмехнулся.
– Наве-ел!.. Одного хапугу посадили, другого поставили, еще похлеще.

– Батюшки!
– всплеснула руками Ольга.
– Неужто?.. А в "Вечерке" на прошлой неделе его статья была. Цареградский прямо громы и молнии мечет на головы взяточников и расхитителей!

– Клюнула, значит?
– покачал головой Леонид Анисимович.
– Впрочем, не только ты. Знаешь, где он до этого работал? В Минторге, заместителем начальника главка.

– По шапке дали, что ли?

– Ход конем! Заявил, что готов возглавить любой проворовавшийся магазин! Обязуется, мол, сделать из него образцовое предприятие? Тоже мне, новая Гаганова выискалась! Короче, назначили с помпой. Хотели прежний его оклад сохранить, нет, отказался. Эксперимент, говорит, должен быть чистым. Опять же на свой политический капитал работал! Более того, сам, представляете, сам директор гастронома простоял одну смену за прилавком! Личный, так сказать, пример. И еще просил не афишировать свой, так сказать, подвиг. И ведь верно рассчитал - подхалимы, естественно, растрезвонили повсюду. Через несколько дней бац - съемочная группа с телевидения! Интервью и так далее... Не смотрели?

– Нет, - ответила Ольга.

– Зато теперь стрижет купоны без зазрения совести.

– В каком смысле?

– Обложил данью заведующих секциями, а те - продавцов.
– Жоголь с усмешкой посмотрел в сторону Глеба.

– Как когда-то завоеванные страны.

– Так ведь и прежнего вашего директора за это посадили, - сказала Ольга.

– Тот неумно работал. Брал сам, а то, что собирал, почти все отдавал.

– Кому?
– не унималась хозяйка.

– Кому... Наверх, ОБХСС, ревизорам, грузчикам да шоферам. Себе оставлял, можно сказать, рубли. А Цареградский почти весь навар кладет в свой карман. И поборами занимается не лично, а через своего "шестерку" старшего товароведа Ляхова. Прежнего-то новый директор уволил. С Ляховым Цареградский еще со студенческих лет вась-вась, в одной группе в институте учились.

– Значит, директор берет взятки с завсекциями, - загибал пальцы Петр Мартынович, - те - с продавцов... А продавцы?

– С покупателей, дорогой мой, с вас, откуда же еще!
– ответил Леонид Анисимович.
– Обсчет, обвес...

– Но каким образом? Я вчера покупал в универсаме колбасу: электроника. Вес - до грамма, цена - до копейки.

– Э-э, - протянул с улыбкой Жоголь.
– Техника в руках человека! Вон в одном московском ресторане поставили финскую электронную кассовую систему. И что вы думаете? Ее быстренько вывели из строя.

– Не знаю, не знаю, - бормотал Петр Мартынович в замешательстве. Видеть, что творится, и...

– Дорогой Петр Мартынович, попробуйте залезть в мою шкуру, - обиделся замдиректора гастронома.
– Ну пойду в управление, в министерство, скажу: Цареградский - взяточник! Там, естественно, спросят: где доказательства? Никто же не признается! А мне еще и аукнется: порочу передового директора! Разве не так?

– Неужто нет других способов?

– Писать анонимки? Не в моем характере. Если я имею что сказать, то делаю это в открытую. Хотя на меня и смотрит кое-кто: взяток не беру, продукты не ворую. Белой вороной считают.

– Ох и не сладко, наверное, вам, Леонид Анисимович!
– посочувствовала хозяйка.

– Как в стае волков, - осклабился Жоголь.

– Как же они вас терпят?
– спросил Петр Мартынович.
– Недаром говорят: с волками жить - по-волчьи выть. А вы не желаете. Не растерзают?

– Сдюжим, - улыбнулся Леонид Анисимович.

– Когда же начнут наводить порядок в торговле, а?

– Сначала нужно вырвать всю сорную траву!
– решительно сказал Леонид Анисимович.
– С корнем!

– Куда уж больше. Только и читаешь в газетах: там арестовали целую группу, там посадили чуть ли не всех ответственных лиц.

Петр Мартынович вдруг спохватился, глянув на часы:

– Как ни славно с вами сидеть, а нужно в город. Пока обойдешь всех чиновников, соберешь десятка полтора подписей...

– Мы тоже скоро в Москву, - сказал Жоголь.
– Хотите, подбросим?

– Вот было бы здорово!
– обрадовался Петр Мартынович, и, смущенный, попросил Решилина показать свои картины.

– Ради бога, - просто ответил художник.

Гости двинулись к дому.

Глеб спросил у Вики, кто занимает спальню, где он переодевался.

– Феодот Несторович... А что?

– Словно келья отшельника. Библия...

– Его настольная книга.

– А семья у Феодота Несторовича есть?

– Нет.

– Он что, никогда не был женат?

– Когда-то в молодости был. Разошелся. Говорит, мешало ему писать картины, полностью отдаваться живописи.

– Прямо по Толстому...