Черная вдова

– Что ты имеешь в виду?

– Лев Николаевич где-то высказал мысль: если, мол, сильно полюбишь женщину, то не сделаешь того, что задумал в жизни.

– А сам был очень привязан к Софье Андреевне. Вон сколько детей наплодил.

– Великие люди толкают идеи, но вот всегда ли следуют им?
– усмехнулся Глеб.

Ярцев оделся - появиться в плавках в мастерской посчитал кощунством и поднялся на второй этаж. Он невольно зажмурил глаза: после полутемной лестницы огромная, во весь этаж, комната полыхнула ярким освещением. Один скат крыши, - его не видно, когда идешь от ворот к берегу, - был застеклен, и солнце заливало помещение. Его свет словно еще больше раздвигал стены. Пахло свежеструганым деревом, олифой.

Решилин, Жоголь и Петр Мартынович, стоявшие в противоположном конце у небольшого верстака, словно затерялись в этом пространстве.

Ярцев огляделся. Куда ни посмотри - везде картины.

Пересекая мастерскую, Глеб ощутил странное волнение - словно вступил в храм.

Решилин держал в руках доску для будущей картины.

– Я, видите ли, не признаю холст, - объяснил он.
– Разве можно сравнить!
– Художник нежно погладил обработанную золотистую поверхность, на которой были четко видны ровные, будто под линейку, линии волокон.

– Что за дерево?
– спросил Петр Мартынович.

– Липа... Лучше всего. По ней и работали наши славные предшественники... Можно, конечно, и другое. Главное - чтоб ни единого сучка! Тогда краску не разорвет, не раскрошит и за двести - триста лет! Даже больше.

– А какими красками пользуетесь?
– продолжал расспрашивать Решилина его бывший учитель.

– Сам готовлю, - Феодот Несторович показал на длинный массивный стол, уставленный банками, бутылками, коробками, ящичками, ступами, разноцветными камешками и кусками янтаря.
– По старинным рецептам.

– Где же вы их раскопали?
– удивился Петр Мартынович.

– Пришлось потрудиться... По крохам отыскивал. В древних рукописях, по монастырям ездил, храмам... Да и сам экспериментирую.
– Художник улыбнулся.
– Ольга называет меня алхимиком.

Он взял банку, отвинтил крышку.

– Олифа?
– вопросительно посмотрел на хозяина Петр Мартынович, принюхиваясь к духовитому запаху.

– Да, - кивнул Решилин.
– Покроешь картину - краски словно живые! А чтобы добиться идеальной прозрачности, стойкости - не один и не два дня нужно простоять на ногах.
– Феодот Несторович кивнул на газовую плиту. Масло идет только конопляное или маковое. Но главный секрет - вот он! Решилин поднял со стола кусочек янтаря, повертел в руках.
– Тут все зависит от того, как его истолчешь. Надобно тонко-тонко, чтобы - как пух! Потом разогреешь посильнее, пока янтарь не потечет, - и в кипящую олифу. Такой янтарной олифой пользовались в старину в исключительных случаях - для особо чтимых, драгоценных икон.

– Господи, это же адский труд!
– восхищенно и почтительно произнес Петр Мартынович.
– Какое же надо иметь терпение?

– А вспомните, как при Рублеве готовили материал для грунта под фрески... Известь гасили сорок лет. Представляете, сорок!
– поднял палец Решилин.
– Оттого мы с вами и можем наслаждаться их творениями через пять веков!

– Даже больше, - решил снова продемонстрировать свою эрудицию Ярцев. Например, в Успенском соборе Кремля, построенном еще при Иване Калите, в тринадцатом веке...

– Простите, Глеб, тут вы не точны, - мягко возразил Феодот Несторович.
– Того храма, увы, давно не существует. Как и росписей. На этом месте теперь стоит другой, с тем же названием.

– Разве?
– растерянно пробормотал Глеб. Ему хотелось сквозь землю провалиться за свою оплошность.

– Да-да, в четырнадцатом, - повторил художник.
– Но вы правы, что сохранились шедевры русской иконописи еще более раннего периода... Вот, например.

Решилин подошел к небольшой иконе в богатом серебряном окладе, висевшей на стене. Гости - за ним.

– Георгий Победоносец, - продолжал хозяин.
– Любимый русским народом святой, его защитник. Одиннадцатый век! И какое высочайшее мастерство! На таких образцах и учился Рублев. Эта икона составила бы честь любому музею мира. Даже таким, как Британский или Лувр! Один американец, увидев у меня эту икону, с ходу предложил пятьсот тысяч...

– Долларов?
– уточнил Ярцев, пораженный такой цифрой.

– Рублей. По золотому курсу. А это куда больше, - пояснил Решилин. Но я, естественно, отказал. Американец стал набавлять цену. Пришлось сразу поставить точку: я сказал, что национальным достоянием не торгую.

Сумма особенно сильное впечатление произвела на Петра Мартыновича. Он стоял перед иконой в благоговейном молчании.

– Да, - усмехнулся Жоголь.
– Сотворил-то ее небось какой-нибудь бессребреник. И даже не мог, наверное, представить себе, что когда-то за нее будут давать целое состояние! Интересно, сколько за подобную икону платили в то время?

– Кто знает, - пожал плечами Решилин.
– Рублевские иконы, например, шли по двести рублей. Так, во всяком случае, свидетельствует Иосиф Волоцкий - первый на Руси собиратель икон Рублева.

– Разница, а!
– оглядел присутствующих Жоголь.
– Двести рублей и пятьсот тысяч!

– Ну, двести рублей тогда тоже были внушительной суммой.
– Глебу захотелось реабилитироваться.
– Судя по хозяйственным и торговым документам четырнадцатого века, на них можно было купить целую деревню - с постройками, землей, угодьями.

Подождав, пока гости вполне насладятся созерцанием иконы, Феодот Несторович, чуть улыбнувшись, произнес:

– Ну, а теперь, Петр Мартынович, может, перейдем к работам вашего смиренного ученика?

– Горю нетерпением, - встрепенулся тот.
– Хотя насчет смирения, вы, мягко говоря, несколько преувеличили. Эх, знали бы, сколько шишек на мою голову...
– Видя, что Решилин хочет сказать что-то в оправдание, он замахал руками.
– Нет-нет, я не в обиде! И вообще не люблю тихонь! В молодости все должно бурлить, переливаться через край.

У каждой картины Феодота Несторовича задерживались подолгу. Художник рассказывал их сюжет, прояснял некоторые детали.

Что поразило Ярцева - небольшие размеры картин. Он представлял себе по немногим репродукциям в журналах - огромные полотна. Из разговора художника с Петром Мартыновичем Глеб понял, что Решилин работает в стиле древней русской иконописи и миниатюры. Да и выбор тем, персонажей тоже был ограничен этими рамками. Библейские истории, важнейшие моменты из прошлого России.

Петр Мартынович то и дело повторял: "Изумительно! Превосходно! Потрясающе!"

Но одной картиной он был буквально сражен. Миниатюра изображала прощание двух воинов со своим погибшим в битве при Калке товарищем.

– Как просто и в то же время буквально раздирает душу!
– с волнением произнес Петр Мартынович.
– Нет, вы посмотрите на скорбную фигуру коня! Удивительно! Передать невероятное горе через животное! Слов нет, честное слово! А какая тонкая прорисовочка! А цветовое решение!