Черное Солнце. За что наказывают учеников

Элирий также помрачнел. Возразить Игнацию было нечего: тот был осведомлен об истинном положении вещей не хуже, чем он сам. Обычный человеческий взгляд не видит черное солнце. Лучи его сияют глубоко внутри, проникая в самое сердце и необратимо изменяя его природу. Черное солнце велико и тяжело… так и его Второй ученик стал таким же тяжелым и темным, словно огромная переродившаяся звезда. Оказавшись в поле его притяжения вновь, второй раз можно не рассчитывать вырваться на свободу, как это чудом удалось в Ангу.

— Я думаю, Элиар и сам желает остановить черный мор, — тем не менее возразил Красный Феникс.

— Зачем ему желать этого? — Игнаций покачал головой, не забыв вновь состроить презрительную гримасу. — Из проклятия черного солнца Элиар черпает силу. Чем яростнее излучение, тем могущественнее становятся служители запретных искусств, и самые сильные из них — Черный Дракон и Ночная Фурия.

— Однако, чтобы остановить черный мор, Элиар принес в жертву своего достопочтенного Учителя, — негромко вмешался Яниэр. — Не будем забывать: он отдал для этого самое дорогое, самое большее, что только мог отдать. Нельзя утверждать, будто Элиар вовсе не борется с последствиями излучения.

— В том-то и дело, — резко оборвал его Игнаций, — Элиар лишь борется с последствиями, причем совершенно чудовищными методами. В то время как я предлагаю способ раз и навсегда устранить причину. Разве ты не согласен со мною, Яниэр? Разве ты оправдываешь принесение в жертву своего наставника?

Первый ученик только сверкнул глазами, не найдя, что можно противопоставить суровым обвинениям Золотой Саламандры.

— Разве могу я оправлывать подобное тяжкое преступление? — как можно спокойнее отозвался он наконец. — Разве могу я не согласиться с мудростью вашей светлости? За то, что Элиар сделал с Учителем… за то, что он сделал со всем Материком, он должен понести заслуженное наказание. Так или иначе, мы обязаны остановить его.

Элирий вздохнул: в словах Первого ученика он слышал правду. Да, Яниэр, несомненно, говорил пред лицом наставника правду. Но в чистейшей правде этой не было милосердия и любви, а значит, она была много хуже лжи. Кроме того, и Яниэр, и Игнаций оба умалчивали о главном. О том, о чем сам он упрямо молчал долгие годы в прошлом и не мог признаться даже сейчас: часть вины за происходящее была и на нем.

Очень трудно порой не искать удобного внешнего врага и принимать собственные преступления.

Очень трудно не только произнести вслух, но и осмыслить эту горькую истину. Не трудно, нет… невозможно. Во лжи ведь главное — самому первым поверить в нее. Только тогда ты сможешь вынести ее тяжесть.

— Я предлагаю вам самый быстрый путь к победе, — в голосе Игнация послышалось нетерпение и растущее раздражение.

— Не бывает быстрых путей, — покачал головой Элирий. — Кто ищет кратчайший путь — идет сквозь бездну.

— Что останавливает тебя от того, чтобы свершить возмездие, Лестер? — все более выходя из себя, Игнаций подозрительно сузил глаза. — Неужели ты не смеешь выступить против своего ученика?

— Мне не нравится твой тон, — сухо оборвал Элирий. — И как должно понимать слова «не смеешь» в отношении законного наместника небожителей?

Пытаясь успокоиться, Красный Феникс медленно вдохнул и сделал длинный выдох, словно вынырнул из-под воды, прежде чем вновь заговорить.

— Я не поощряю бессмысленную ненависть, — объявил он наконец. — Жестокий метод запечатывания души относится к особо опасным и запрещенным магическим техникам. Применять его следует лишь в исключительном случае. Силу можно проявить и через милосердие.

— Преступление, о котором идет речь, слишком серьезно, чтобы демонстрировать милосердие, — безапелляционно заявил Игнаций. — Чистая кровь Совершенных, пролитая твоим недостойным учеником, сквозь века взывает к отмщению! Элиар запятнан самым черным грехом: он предал тебя и предал свой храм. От содеянного не уйти: ни один предатель не должен избегнуть наказания.

— Каждый из вас в свой час предал меня, — веско заметил Элирий, приподняв бровь. — Когда вы подумаете о собственных грехах, времени обсуждать чужие не останется.

Воистину, в этом несовершенном мире не предают только мертвые. Что толку говорить об этом вновь и вновь.

Прекрасные цветы обещаний распускаются лишь затем, чтобы однажды увянуть.

— Меж нами были серьезные разногласия, это верно, — нехотя признал Игнаций, по-видимому, осознав, что перегнул палку и был слишком напорист в беседе верховным жрецом. Тщательно взвешивая услышанное, он продолжил с вкрадчивой кошачьей осторожностью: — Но это были разногласия между людьми, не между богами. Никто из нас не отступал от древних традиций поклонения небожителям и не переходил на сторону падших богов. Никто из нас не начинал мятеж против священной воли Илиирэ, бессмертного властителя Надмирья.

Элирий вновь глубоко задумался. Отрицать очевидное глупо. Преступление имелось, с этим никто не мог поспорить. Преступление имелось, а это значит, должно быть и наказание. Но мысли о настолько жестоком наказании переворачивали, глубоко возмущали душу Красного Феникса. Второму ученику пришлось потратить уйму времени и приложить колоссальное количество усилий, чтобы вернуть его в мир живых. На этом пути Элиар совершил много ошибок, и в конце концов сердце воспитанника обратилось к запретным искусствам. Да что там, волчонок хладнокровно убил его, самолично вонзил ритуальный кинжал ему в сердце! Конечно, подобное нельзя игнорировать, нельзя прощать. Но то, что Элиар пал настолько низко и стал таким… возможно… возможно, это последствия его собственных давних ошибок и просчетов.

Не сам ли он, не своими ли руками невольно сотворил из верного ученика отступника и предателя?

— Мой ученик не глупец и не доверчивый ребенок, — сердито проговорил Элирий, уже понимая: все кончено. Выбора нет. Кажется, выбора больше нет. Не ошибется ли он снова? Не совершит ли новый ужасный просчет? — Он поймет, что приглашение явиться в Красные скалы — смертельная западня.

— Иногда можно обмануть и самое осторожное сердце. — Выражение лица Игнация смягчилось, просветлело, и на нем расцвела холодная хищная улыбка. — А Элиар храбр и всегда был чужд осторожности.

— Однако сердце его закрыто более, чем можно представить…

— Не для всех, — вновь осторожно вступил в разговор Яниэр, тихим замечанием своим подливая еще больше масла в огонь творящегося ужасного судилища. — В руках Учителя сердце Элиара совершенно беззащитно. Если Учитель позовет, Второй ученик явится на зов. Поверьте, он обязательно явится.

Элирия пробила дрожь. Почему-то от одной мысли о том, чтобы заманить волчонка в ловушку, да еще и так вероломно, воспользовавшись священной властью Учителя, воротило с души. Да, Элиар убил его, принес в жертву, но то, что они втроем задумывали сейчас, было много хуже. Как сможет он жить, зная, что душа ученика по его милости томится где-то между жизнью и смертью, беспомощная, навеки пойманная в один-единственный миг — и в бесконечность, которую нельзя разорвать. Волчонок не сможет спастись и будет знать это — все те долгие годы, бессчетные века и тысячелетия, пока будет существовать мир и длиться его заточение.