Черные бароны или мы служили при Чепичке
Шрифт:
— Давайте, Махачек, спрашивайте, — принял вызов лейтенант.
— Мне ужасно интересно, — произнёс доктор, — чем бы вы занимались, если бы вас отправили на гражданку?
— Это, Махачек, не ваше дело! — фыркнул Гулак, повернулся и с помрачневшим лицом испуганно покинул столовую.
Мысль о том, что в один прекрасный день его выперли бы из армии, была для него слишком жестокой и пугала Гулака днём и ночью.
В один из дней Кефалина вызвал сам капитан Оржех.
— Товарищ рядовой, я вас поздравляю! — произнёс он торжественно, — Мы получили письмо из»Красного знамени», и товарищи пишут нам, что вы — талантливый лирический поэт. Они также предлагают откомандировать вас в Прагу на пятидневные курсы военных корреспондентов. Мы с товарищем командиром решили не препятствовать вашему дальнейшему развитию и выражаем уверенность,
Первый, кого Кефалин встретил, выйдя от замполита, был Черник, который живо заинтересовался поездкой Кефалина в Прагу и тут же предложил, что он сам будет хозяйствовать в»Свином раю»в эти пять дней.
— Исключено, — отбивался Кефалин, — Я утром пересчитал кур, и из шестидесяти их осталось двадцать семь. Если к ним добавить еще тех четырёх, которых застрелил Таперича, это чистых 50% потерь.
— Ты же сам знаешь, — пожал плечами Черник, — Куница есть куница!
— Большую их часть сожрал ты! — отрезал Кефалин, — а если тебя там оставить на пять дней, то и этих не досчитался бы. А Гонец всё время гундит, что я не использую передовой опыт Лысенко и Лепешинской [26] , потому что сдаю мало яиц.
26
Лепешинская Ольга Борисовна (1871 — 1963) – советский биолог, в 1950–х годах выдвинувшая сомнительную и в дальнейшем не подтверждённую теорию о самозарождении клеток.
— Дружище, — удивлялся Черник, — у тебя заботы, как у председателя отстающего совхоза. Ты со мной разговариваешь, как с каким-нибудь алчным кулаком! Чувствую, после армии ты пойдешь по хозяйственной линии!
— Вот ещё! — сказал Кефалин, — Хотя с другой стороны пойми, что всех кур сожрать нельзя. Должно же быть какое-то чувство меры!
— О том, чтобы жрать кур, говоришь один ты! — напомнил ему Черник, — Что же касается меня, то я хотел тебе бескорыстно помочь. Если ты сомневаешься в моей бескорыстности, то меня это очень задевает!
— Хорошо, — смягчился Кефалин, — остаешься за меня. Но бескорыстно! Когда я вернусь, в загоне должно быть двадцать шесть живых кур!
— Двадцать четыре, — поправил его Черник.
— Двадцать пять! — подвёл черту Кефалин, — иначе придётся мне попросить кого-нибудь другого.
— Хорошо, — вздохнул Черник, — Вижу, что ты идейно не приемлешь расхищения общественного имущества. Никак не преодолеешь в себе комсомольца!
Договорившись с Черником, Кефалин вернулся в»Свиной рай», собрал в жестянку яйца и понёс их на кухню. Он знал, что его временный заместитель, вопреки разговорам о склерозе — страшный обжора и наверняка разделался бы со всеми оставшимися курами. И так придётся распрощаться с яйцами, которые куры снесут за пять дней.
Исполнив свои обязанности, Кефалин переоделся в парадную форму и отправился в Прагу. В поезде он оказался в одном купе с комсомольскими активистами. Парни и девушки в синих рубашках пели частушки и прогрессивные песни с таким энтузиазмом, что становилось даже страшно. Увидев Кефалина, который вошел прямо посередине песни»Прикажем ветрам и дождям», все они приняли недовольный вид. Девушки брезгливо отвернулись к окну, а парни явно задумались, как это классовый враг набрался дерзости влезть в общественный транспорт. К счастью, до Пльзеня было недалеко, а на скором поезде до Праги Кефалин добрался без осложнений.
В»Красном знамени»всех корреспондентов приняли приветливо. Кефалин спросил, не приедет ли Душан Ясанек, но секретарша ответила, что этот зрелый и одарённый товарищ прошёл обучение за несколько недель до того.
Кефалин разговорился
с некоторыми корреспондентами и сразу начал делить их на категории. Во–первых, здесь были восторженные энтузиасты, которые верили, что они знаменосцы коммунизма и бойцы на переднем краю. Особенно один тучный лейтенант, который постоянно размахивал сжатой в кулак рукой, непрерывно агитировал и сплачивал коллектив. Кроме того, он ратовал за бдительность и зоркость и твердил, что надо сомкнуть ряды.Вторую категорию составляли графоманы. У каждого из них с собой было несколько тетрадок с сочинениями на военную тематику, но было видно, что тематика там особой роли не играла. Главным было страстное желание писать и сотворить гениальное произведение о чём угодно. Эти молодые люди стояли поодаль и прочувствованно декламировали друг другу свои слабоумные стихи.
Была и третья категория, к которой Кефалин самокритично отнёс и самого себя. Её составляли мошенники, которым не было дела ни до идей, ни до литературы, их волновали только шестьдесят или восемьдесят крон гонорара и прочие связанные с этим выгоды. Эта категория была самой многочисленной, её представителей занимали не темы лекций, а то, придётся ли ночевать в казармах, или им разрешат переночевать дома. Когда эту льготу им предоставили, они под разными предлогами начали незаметно исчезать из редакции, торопясь на свидание или в пивную.
Так и Кефалин пропустил острую дискуссию о том, должен ли солдат любить своё оружие. Поэт Ян Скацел из брненского журнала»Гость на порог [27] «написал что-то в том смысле, что винтовка нужна для обороны Родины, но не заставляйте нас, Бога ради, это нелогичное нагромождение стали и дерева любить. Тучный лейтенант носил с собой вырезку с этой цитатой, всем её показывал и твердил, что пора переходить в наступление. Он сам приобрёл пятнадцать номеров»Гостя на пороге»со святотатственным содержанием и разослал их в вышестоящие инстанции.
27
Название журнала взято из чешской поговорки «Гость на порог – Бог на порог».
И хотя очень любопытно было пронаблюдать, хватит ли тучного лейтенанта удар от возмущения, или нет, Кефалин предпочёл навестить родителей в Ходове. Он порасспросил их о новостях, и не остался разочарован. Больше всего его заинтересовал скандал, разразившийся в связи с одной осенней прогулкой народного художника Макса Швабинского.
Маэстро, который по неизвестным и труднообъяснимым причинам необычайно привязался к Ходову, в один сырой, холодный вечер подошёл к заброшенной лавке, в которой раньше была красильня. Движимый неожиданным любопытством, он вошёл внутрь и не успел оглядеться, как к лавке подскочили двое озорных подростков, которые молниеносно опустили железные жалюзи и смылись. Маэстро в мгновение ока очутился взаперти. Поднять жалюзи у него не хватало сил, а слабый голос не оставлял надежды докричаться до помощи. Скорчившись в углу, он прождал в холодной сырой лавке несколько часов, пока его не нашли знакомые, которые пошли на поиски.
Это покушение возмутило культурно–политическую общественность и виновники гнусного злодеяния были немедленно схвачены. Им грозило самое суровое наказание, ибо они попытались уязвить нашу культуру в самое чувствительное место. Подростки, однако, свою вину полностью отрицали. Они упорно утверждали, что не знали, с кем имеют дело. Они и понятия не имели, что пойманный ими человек — народный художник, и думали, что это самый заурядный старикашка.
Когда Кефалин возвратился на Зелёную Гору, изумлению его не было предела. На плацу маршировали тридцать солдат с винтовками.
— Боже милостивый, что это такое? — ужаснулся военный корреспондент.
— Если бы я имел привычку употреблять громкие слова, — ответил ему Черник, — то сказал бы, что готовится военный парад.
Кефалин вытаращил глаза.
— В Непомуках 7–го ноября будет большой праздник, — объяснил ему актёр, — Полная трибуна официальных лиц, оркестр с хором, торжественные речи, в общем, манифестация аж до неба. А командир дивизии пришел к выводу, что и наши подразделения должны участвовать, чтобы доказать, что мы заслуживаем равные права и новый статус, который для нас готовят. Короче говоря, караульное отделение убывает в Непомуки, и будет там на площади что-то изображать.