Чёрный фимиам

"Брали жрецы баядер на алтарях Шэдоку, и в положенный срок рождались у тех дети невиданной силы. И девочки становились танцовщицами, а мальчиков, едва входили они в возраст мужчин, убивали..."

На этот случай, тоже любимый у публики, у Пэйта была припасена особая деревянная кукла в бурой рубахе. Под рубахой прятался рыбий пузырь, в который близняшки наливали воду, смешанную с красной глиной, когда подходила пора, один из "жрецов" ударял по пузырю и тот начинал сочиться жижей, похожей на кровь.

"Их подвешивали на крючья и пускали кровь. Знали жрецы Шэда, чем дольше уходит из тела жизнь, тем больше магии смогут они пожрать из своих жертв. Так, долго стоял Миаджан. И не было колдунов могущественнее, не было магии чернее, опаснее и безжалостнее. Но однажды не выдержала земля злодеяний. Говорили еще, будто одна из баядер не отдала в родах свою силу жрецу, не излила ее в плод, но выплеснула прочь. И зашаталась крепь. Рухнул старый храм, погребая под обломками служителей Шэда и их жертвы..."

Пэйт передал свои крестовины Гельту и щедро высыпал на кукол ведро камней. Зрители завыли от восторга.

"А потом задрожала земля, подалась и затрещала. Оседали в пыль великие храмы, словно глиняные, рассыпались алтари Шэдоку, падали, как щепки, деревья, а солнце на много дней закрыла серая хмарь. И уж после того пришла с моря огромная волна. Обрушилась она на уцелевшие города Миаджана и ушли те под воду вместе с руинами храмов и гробниц, вместе с рабскими рынками и пыточными, с домами и людьми. И текло море, покрывая собой все".

Старый балаганщик изобразил кончину Миаджана, сперва свирепо затопав, потом быстро заменив задник на новый - с вышитыми на нем руинами, а затем покрыв все это голубым отрезом ткани. Зеваки затаили дыхание.

"Десять на десять веков миновало с той поры. Нет больше Миаджана. Не осталось его храмов, исчезли его жрецы, а земли Раскола поросли деревьями. Но и по сей день не идут туда люди, хотя и болтают, будто много сокровищ таит в себе зеленая чаща. Однако же, кто бы ни шел пытать туда удачу - исчезает навсегда... Лишь одно осталось от тех времен: женщины с особым даром, коих в Дальянии зовут Многоликими. И как прежде рожают они великих мужей. И из века в век крепнет магия, передаваясь от отца к сыну, от сына к брату. Оттого стоит Дальяния, во славу далера и Безликого брата его. И царят в наших землях покой и процветание".

Заканчивался спектакль непременно появлением красивой куколки в одеянии Многоликой, которая раскланивалась под свист и воодушевленный топот зрителей.

Алесса побежала с бубном мимо зевак. Монетки посыпали щедро. Балаган у Пэйта и впрямь был хорош, на загляденье. И вот, покуда меньшая из близняшек суетилась, собирая со зрителей монетки, довольный старик оглядывал сборище зевак. Тут-то взгляд Пэйта и запнулся о знакомое лицо, словно нога о камень.

Давешний странник стоял, сложив руки на груди, и задумчиво смотрел на балаганный помост. Девчонка его, по-прежнему замотанная в палантин, жалась рядом. Какая еще дурная сила их сюда привела? С Пэйта будто водой смыло вчерашнюю злобу. Стало вдруг не по себе. Да еще Эгда, дура старая, подошла и дергает за рукав, да глазищами косит в ту сторону, мол, гляди, гляди!

По-хорошему, позвать бы кого из меченосцев, чтобы схватили колдуна и волокли в Храм. Но меченосцев поблизости не было.

– Деда, деда, смотри, - зашептала Хлоя.

Тьфу ты, дуры ж! А то он не видит! Старик понадеялся, что колдун развернется и уйдет, но тот, напротив двинулся к балагану. Чего ему надо-то от них?

– Ну как?
– спокойно спросил мужчина, подойдя.

– Не передумал попутчиков брать?

У Пэйта немного отлегло от сердца. Все-таки говорил чужак спокойно, не злорадствовал, авось, обойдется все.

– Ты это... своей дорогой ступай, не то оружных позову...
– сказал балаганщик, стараясь, чтобы в голосе не сквозил страх.

– Так сильно боишься?
– хмыкнул незнакомец.
– Я же ничего дурного тебе не делал.

– А дорогу кто мне скривил?
– мигом вскипел старик.

Но чужак покачал головой:

– Ничего я не кривил. Дорогу ты сам выбрал. А ведь я предупреждал, что лучше моим путем до города ехать. Да ты не послушал.

Балаганщик зло подергал ус.

– Чего тебе надо? Что привязался? Иди, вон, к другому кому.

Мужчина усмехнулся:

– Зачем мне к другому?

– А ко мне зачем?
– Пэйт и впрямь не понимал. Да мало ли обозов в городе? К любому примкни и езжай, так нет же.

– С тобой одни бабы и мальчишка. Мне надо доехать до Миль-Канаса.

Старик не понял, какая между этим связь. Его собеседник, видимо, о том догадался и пояснил:

– У меня мало денег, у тебя нет крепкого мужика. Дорога неблизкая. Случиться может всякое. Вместе лучше, чем порознь.

– Не беру я попутчиков, - буркнул Пэйт.
– И в Миль-Канас мне не надо.

– Доехать спокойно хочешь?
– прямо спросил мужчина.

У балаганщика в груди все снова вскипело. Пугать, значит, вздумал?!

– Ты...

– Со мной доедешь, - просто сказал незнакомец.
– Без меня - нет. Ты и сам ведь знаешь - за Фетги места лихие, дорога там приграничная... А что в Миль-Канас не надо, так врешь ты. Куда тут еще податься с твоим балаганом? Много вы в деревнях заработаете?

Сказал, стервец, и глядит! Как мысли прочитал! Знал все это Пэйт. И про дорогу опасную, и про то, что по пути из окраинной Фетги впереди только один стоящий город - дальянская столица. Знал. Оттого и собирался примкнуть со своим балаганом к большому обозу, ибо идти через те холмы в одиночку было верным самоубийством.

– Я могу помочь в дороге. Ты за это возьмешь меньшую плату. Доедем до Миль-Канаса и расстанемся, - тем временем продолжил незнакомец.

Балаганщик нахмурился:

– Ты не беглый ли, парень?

Он цепким взором окинул собеседника: высокий, крепкий, темноволос, но не смугл, а глаза синие, неожиданно яркие. Не понять, каких кровей. Да еще и волосы короткие - в хвост или косу не соберешь. Рабов же (если они не для удовольствий) всегда бреют наголо - от вшей, да и просто, чтобы в глаза бросались.

– Не беглый?

Незнакомец в ответ на это усмехнулся:

– Вольноотпущенник. Выкупился. Домой возвращаюсь.

У Пэйта отлегло от сердца. Вольноотпущенник баловать не будет, ибо за малейшую провинность вернут хозяину - не умеешь свободой дорожить, так и нечего. А лихих людишек, если подумать, мог бы он на него еще вчера вывести в Мертвом лесу. Или ночью, под городскими стенами.

Снова Пэйт оглядел странника, подмечая то, что мог упустить с первого взгляда. Но, как ни вглядывался, ничего подозрительного не увидел. Мужик, как мужик. Злобы в лице вроде нет, в душу влезть и понравиться не пытается. Не лебезит, зубы не заговаривает, на Алессу с Хлоей не пялится. Опять же девчонка с ним.