Чёрный фимиам

– Я показывал ее лекарю в Лефоссе. Хорошему лекарю. Тот сказал, исцеления от такого нет. Можно лишь облегчение дать, если кровь пускать время от времени. Хотел я этому умнику самому кровь пустить, но пожалел, подумал, вдруг, и впрямь кого-то вылечит.

Пэйт же про себя поразился тому, насколько спокойно Эша переносила болезнь, будто и не беспокоилась тем, что где-то в груди у неё притаилась неведомая и неизлечимая хворь. Однако, когда Сингур рассказывал о сестрином недуге, балаганщик видел, как крепко девушка стискивает в кулаке висящую на шее свистульку. Старик заметил, Эша частенько так делала, то ли в пору отчаяния, то ли в пору глухого одиночества.

На девичьей груди свистулька смотрелась нелепо, едва ли не смешно. Когда балаганщик впервые увидел это "украшение" болтающимся на девичьей шее, он удивился - зачем? Сингур напомнил, мол, сестра немая, случись чего, даже на помощь позвать не сможет, окликнуть. Эша тогда смутилась и словно окаменела. А побелевшими пальцами стиснула свистульку. Она всегда цепенела, если брат с кем-то о ней говорил. Поэтому девушка старалась найти себе какое-нибудь занятие, чтобы как можно реже быть у спутников на глазах без дела.

Перетряхнув всё балаганное барахло, Эша долго корпела над ним, вооружившись костяной иголкой и старенькими нитками. Она что-то выкраивала из обрывков и лоскутков ткани, украшала это затейливой вышивкой и собственноручно сплетёнными шнурками. Пэйт сперва не понял, чего она там такое делает, но когда девчонка показала новые наряды для кукол, тут даже трещотки-близняшки ахнули. Одежки получились ладные, а уж какие красивые!

Словом, нежданные попутчики не доставляли балаганщику и его семейству хлопот. Сингур не чурался никакой работы, начиная с починки телеги и заканчивая чисткой балаганных лошадок. Эша старалась помочь Эгде и девочкам в любом деле, какое было ей по силам, но при этом всегда беспрекословно подчинялась брату. Пэйт видывал, конечно, невольников за свою жизнь, но даже среди рабов найти послушнее и покладистей сестры Сингура было, наверное, сложно.

Впрочем, постепенно вельды привыкли к попутчикам. А застенчивая до болезненной неуверенности Эша, даже начала потихоньку "разговаривать", объясняясь с близняшками и Гельтом жестами. Пару раз Пэйт видел, как она улыбается. Миловидная девушка, только странная, вся в себе. Будто огонь в ней живой едва теплится, не огонь даже, а так, уголек.

Балаганщик не приставал к спутникам с расспросами и Эгде с девчонками тоже строго-настрого наказал не лезть. Однако это не мешало Пэйту подмечать небезынтересные подробности. Например, однажды вечером, когда Сингур, раздевшись по пояс, умывался, вельд заметил у него на спине безобразный шрам. Шрам тянулся от затылка вдоль хребта и уходил под ремень штанов. Прежде старику не доводилось встречать такого странного увечья, он даже не представлял, как можно было получить такую рану.

Дурехи-близняшки Сингуров рубец увидели через пару дней, то-то уж замучились переглядываться и перешептываться.

– Деда, - вечером, тихонько спросил балаганщика Гельт.
– А ты видал, чего у него на спине?

И мальчишка стрельнул глазами в сторону повозки, в которой спали Сингур и Эша.

– Видал. Не нашего это ума дело, - оборвал внука старик.
– Мало ли что бывает.

* * *

На следующий день кибитки балагана выкатили на главный тракт, к придорожному улусу - месту, где из года в год на протяжении десятилетий становились лагерем торговые караваны. Пэйт был уверен, что здесь удастся найти попутчиков, с которыми можно будет в относительной безопасности миновать земли приграничья. При богатых торговых обозах всегда ехали оружные отряды, охранявшие странников и их добро в пути.

Так оно и вышло. За три серебряные монеты балаганщику удалось сговориться с купцами из Льесса, которые везли в Миль-Канас на продажу ткани и чеканную посуду. С ними был и десяток наемников, вооруженных до зубов. Хоть по уговору и тащились кибитки вельдов в хвосте обоза, однако все одно - под защитой.

Равнины давно сменились предгорьями и виды открывались такие, что захватывало дух. Здесь - среди желтых, как топленое масло, валунов буйно росла зелень, и текли кипучие вспененные ручейки, убегавшие и бесследно исчезавшие среди острых камней. Гнус пропал, как его не было, и воздух стал заметно жарче. Теперь уже путники обматывали головы палантинами, чтобы не пекло солнце и не обгорали лица.

Пэйт даже на стоянках старался держаться в стороне от купцов. Те были заносчивы и надменны, а наемники, ехавшие с ними, как один, молодые мужики. Из женщин же при всем обозе были только Пэйтовы девки-трещотки да Эша. Впрочем, та если и выходила из кибитки, неизменно держалась поближе к брату и тискала в руках свою свистульку.

На привалах Эша устраивалась в тени кибитки с рукодельем на коленях - она сноровисто вышивала новый задник для представления про Миаджан - в ход шли лоскутки, обрывки ниток, старые рваные палантины... Уж и мрачные получались на ее вышивке леса, но такие, что казалось - настоящие! Никогда прежде старый балаганщик не видывал эдакой красоты.

– Ей бы ниток да тканей хороших, знатная бы белошвейка вышла, - как-то сказал Пэйт Сингуру.

Тот в ответ усмехнулся:

– Она и есть белошвейка. На ткань и шелковые нити нужны деньги. У меня их пока нет.

Балаганщик почесал подбородок:

– В Миль-Канасе можно будет купить. И работы там много...

– Знаю, - ответил Сингур.

В этот миг старик почувствовал, что его собеседник напрягся и, словно ощетинился весь. К их кибитке подошел один из наемников - широкоплечий мужик средних лет со сломанным носом и темными волосами, заплетенными на виргский манер во множество кос.

– Мне знакомо твое лицо, - сказал наемник Сингуру.
– Ты не был в той заварухе при Алате?

– Нет, - ответил тот.
– Не был. Возможно, просто, на кого-то похож.

Его собеседник задумчиво кивнул:

– Возможно, - и тут же оживленно добавил: - Я встречал одну шлюху, которая с лица была точь-в-точь, как моя невестка. Было занятно поиметь ее за несколько монет. Правда, она оказалась такая пьяная, что заснула. Поэтому, я, когда уходил, забрал деньги. За что мне платить, если она в деле не участвовала?

Он расхохотался, хлопнул Сингура по плечу и сказал:

– А жаль, что ты не был при Алате. В их молельных крепостях было столько нетронутых девок. И все-таки, где-то я тебя как будто видел...

Сингур ответил:

– Вряд ли.

На том их беседа и закончилась. Однако Пэйт нутром чуял - его попутчику этот разговор пришелся против шерсти. На следующий день, когда солнце поднималось в зенит, телеги выкатились к Зеленому Устью. Два пологих склона зажимали между собой дорогу, и та, петляя, тянулась в их тенистой ложбине несколько переходов.

Сингур все это время безмятежно сидевший в кибитке, вдруг тронул Пэйта за плечо:

– Стой. Надо проверить колеса.

Балаганщик недоуменно поглядел на попутчика и спросил:

– Чего это ты всполошился?

– Остановись. Мы их нагоним. Надо проверить...

Пэйт все-таки натянул поводья:

– Отстанем ведь.

– Эгду окликни, - сказал на это Сингур.

Балаганщик пронзительно свистнул, чтобы сестра, ехавшая впереди, тоже остановилась.

– Ну? Чего еще?
– снова повернулся старик к попутчику.