Чёрный хребет. Книга 4

— Эй! — подзываю девчушку, внучку Стампала. — Не подскажешь, что находится в той стороне?

— Так это… Карут там, — отвечает.

— А почему над ним тучи, которые никуда не уходят?

Она оглядывается, смотрит в указанную сторону, а затем равнодушно пожимает плечами. Когда ты настолько мал — весь мир полон чудес и незначительное явление, вроде куска неба, вечно закрытого тучами, не может конкурировать за твоё любопытство.

Значит, по какой-то причине над Карутом никогда не бывает голубого неба. Он всегда заслонён от солнца.

Занятно.

— Гарн, — произносит Стампал, подходя сзади. — Держи.

Стампал кладёт в телегу пять небольших мешков.

— Соль, — говорит. — Благовония. Больше ничего нет.

Соль? Как давно я не пробовал соли. В Дарграге часто пользуются специями для усиления вкуса еды: терпкие семена брицота, древесная кора, аналог корицы, пряный мелчер, сушёный тричес, который растёт повсюду у подножия хребта. Но соль… это нечто уровнем повыше.

Не в силах сдержаться, достаю из мешка одну небольшую гранулу и кладу на язык.

Какой божественный вкус!

Такой знакомый, такой сильный. Внезапно вся еда, которую я ел в предыдущие годы, показалась пресной и безвкусной. Во мне только что проснулся наркоман. Я уже готов обменять и марли, и телегу, на ещё пару мешков этого добра.

— Спасибо, — говорю. — Если сможете, добудьте соли и для нас. Дарграговским должно понравиться.

Залажу на телегу и отбываю в сторону дома. В спешке.

Глава 22

Проезжаю мимо Фаргара, меня встречает дочка Дверона.

Лиссен, кажется.

Девушка на несколько лет старше меня и выглядит по какой-то причине очень смущённой. Из всех черт отца она унаследовала только скулы, во всём остальном пошла в мать. И это хорошо, поскольку таких страшных людей, как Дверон, ещё поискать надо. Не всем же быть красавцами, как Естур.

— Привет, — говорит.

— Привет, — отвечаю в ожидании какого-то подвоха.

— Отец просил меня передать, чтобы ты зачитал это послание своей матери.

В руках у неё появляется гладкая деревянная дощечка с письменами, выведенными углём. Она передаёт её мне, а я настолько растерян, что даже не знаю, как реагировать.

— Мой отец не умеет писать, — говорит Лиссен. — Поэтому он продиктовал сообщение, чтобы я записала, а ты зачитал его Илее.

— А ты где этому выучилась? — спрашиваю.

— Зулла меня этому научила. Мы с ней много общались, пока вы дорогу строили.

— Вот как?

По мере приближения строительных бригад друг другу, люди из Фаргара и Дарграга переходили друг к другу, чтобы поработать в новой компании и пообщаться. Оказывается, Зулла всё это время не просто тусовалась с девушкой, но и учила её новым знаниям. Должно быть, хотела научить подругу алфавиту, чтобы переписываться с ней через почтальона.

Вот она, первая смска между людьми в этой части мира.

— Да, — говорит. — Мы с ней дружили ещё до того, как Гуменд её похитил.

— Ладно, — отвечаю. — Илея не умеет читать, поэтому я ей продиктую.

На деревянной дощечке оказались очень кривые письмена, но слова разобрать можно. Из-за того, что места на ней мало, а буквы большие, послание состоит всего из двух предложений:

“Приглашаю тибя в гости. Хачу паказать блюда, каторые гатовят у нас в Фаргаре”.

Теперь я понимаю, почему девушку так смутило это послание. Несмотря на общий нейтральный тон, в письме прослеживается интерес мужчины к женщине, и все вовлечённые в это чувствуют себя третьим лишним. Должно быть, я буду выглядеть точно так же, когда зачту матери.

Хотя нет, пусть лучше сестра его зачитает. Не зря же я потратил столько сил, чтобы выучить Цилию письму.

— Спасибо, — говорю. — Но прошу заметить для протокола, что мне это не нравится. Пусть они и делают вид, что всего лишь дружат, но я-то всё вижу. Твой отец всего пару месяцев как потерял жену и искать встречи с другой дамой, как по мне, слишком поспешно.

— Я так ему и сказала, — отвечает Лиссен.

— А ещё он намного старше Илеи.

— И это я тоже ему сказала.

— Ладно, — говорю. — Спасибо.

Девушка кивает и уходит в деревню, а я двигаюсь дальше.

Возвращаюсь в Дарграг.

Раздумываю о том, чтобы “случайно” потерять переданное письмо: в моём мире такое случается сплошь и рядом. Но совесть не позволяет. Как бы мне ни было противно смотреть, как этот одноглазый подкатывает к Илее.

Это их дело.

Пусть сами и разбираются.

Отдаю соль, благовония, отвожу марли в стойло, чтобы помыть и накормить животное. И уже в самом конце, когда с рутинными делами покончено, передаю письмо сестре. Не проходит и часа, как на той же дощечке Цилия отдаёт мне ответное письмо и выглядит ещё более шокированной, чем Лиссен.

На дощечке написано:

“С удавольствием приеду. Как только сабирусь”.

Такие короткие послания можно было передать и устно, но раз уж мы теперь умеем писать, стоит пользоваться.

Когда я рисовал первые буквы на скале, то ожидал, что первые письма между деревнями будут гораздо более нейтральными. Люди будут спрашивать как дела, рассказывать новости, делиться впечатлениями. А получил замаскированные под простое общение любовные послания. Не будь между Илеей и Двероном посредников, они могли бы быть намного более интимными.

— Гарн, — говорит Цилия. — Передашь это дочке Дверона?

— Конечно, — отвечаю.

— Пусть зачитает эту мерзость своему папе.

— Не говори так. Это на самом деле очень мило, хоть и чуточку непристойно.

Моя сестра слишком молода и воспринимает людей возраста Дверона как дряхлых и немощных стариков. Подростки в таком возрасте считают, что отношения между полами — это их изобретение и только они имеют право на любовь, романтические чувства, прогулки под звёздным небом…

А все эти, старики за тридцать, пусть надевают балахоны до земли и не смущают их своими нелепыми выражениями чувств.

Ей невдомёк, что люди с возрастом не меняются. Не происходит никаких сдвигов в мозге, взросление не меняет тебя на совершенно другую личность. И точно такая же, какая она сейчас, останется и в шестьдесят. Разве что станет чуть более ответственной.