Чёрный лёд, белые лилии

Однажды он пришёл ночью, весь опущенный, усталый, и сказал мне, что почти разорён. Что случился какой-то крах, что он кому-то должен. И что в ближайшее время он даст мне столько денег, сколько сможет, и отпустит.

Дмитрий не успел: его убили, а меня… забрали. Его конкурент, наверное. Не знаю, кем он был, и имени его вспоминать не хочу. Он был мне ненавистен настолько, что плеваться хотелось, но я терпела: у меня по-прежнему не было денег, хотя российские документы Дмитрий успел мне сделать. Этот человек… делал много неприятных вещей. Не любил меня, но держал зачем-то. Я терпела и ждала.

Когда началась война, всё вокруг погрузилось в страшную суматоху. Тогда-то я и сбежала. Никаких денег унести не смогла и очень боялась, что он снова меня найдёт, поэтому Бог знает как на попутках добралась до Москвы и поступила на краткосрочные курсы медсестёр. Меня взяли без вопросов: очень тогда нужны были медсёстры… Курсы закончила. По распределению попала сюда.

Гроза кончалась. Изредка падали на листья последние крупные капли.

Христин замолчала. По её щеке скатилась, исчезнув в мокрой душистой траве, одинокая слеза.

Антон… сидел. Молчал. Смотрел на далёкий просвет в грозовом небе, на её тонкий красивый профиль и на свою жизнь, принесшую стольким людям несчастья.

Он почувствовал колкие мурашки ещё тогда, когда она сказала, что приезжала в Рязань. К тому моменту, когда появился Дмитрий, пальцы на руках начали ощутимо подрагивать.

А сейчас он сидел, старший лейтенант Антон Калужный, гроза ПВВКДУ, лучший разведчик полка, взрослый человек, и чувствовал зияющую в груди дыру. Он не знал, что сказать; не знал даже, можно ли ему вообще теперь говорить с ней.

Он прожил двадцать четыре года — каплю в океане времени — и успел принести людям вокруг столько бед, смог поломать столько судеб.

— Я понимаю… Ты никогда не простишь меня, — беззвучно прошептал он, сам не зная, как вообще говорит. — Ты не простишь, потому что такое не забыть. Но мне… мне так жаль. Господи, я не знаю, какие слова нужны, чтобы сказать тебе. Мне так жаль.

Христин посмотрела на него: наполненные слезами глаза её лучились. Дрожащие губы приоткрылись.

— Простить и не значит забыть, — тихо сказала она. — Я не забуду. Никогда не смогу. Но когда придёт Страшный Суд, я встану и с болью в душе скажу: «Не осуди его, Господи».

И впервые Антон чувствовал, на самом деле, по-настоящему, всеми силами своей души. Чувствовал, содрогаясь, какой же он мудак, какой идиот, сколько же он всякого дерьма натворил в своей жизни!.. И впервые чувствовал: то, что он сейчас сказал, — это не просто «прости». Это искреннее, самое настоящее обещание больше никогда не делать людям вокруг так больно.

Пусть он облажался (сказано очень мягко) тогда, пусть сейчас ему уже ничего не исправить и не сказать, кроме этого «прости» — теперь всё будет по-другому.

Он никогда не причинит Тане эту боль.

Христин смотрела на него так, как, он помнил из детства, смотрит с икон Божья Матерь: твёрдо, но бесконечно ласково и тепло.

По его вине она прошла такой долгий и страшный путь, едва не сломавшись. У неё за душой ничего не осталось, кроме веры, и всё-таки она находит силы не просто смотреть в его глаза — простить его. Все эти годы он не думал о ней, не вспоминал, но остался цел. Не её ли молитвами?

— Кто здесь старший лейтенант Калужный? — окликнул его незаметно подошедший незнакомый капитан.

— Я.

Антон быстро встал, оправил полностью промокший маскхалат. Капитан оглядел его неприглядное, выпачканное в земле одеяние с явной неприязнью, но потом кивнул.

— К полковнику Ковалёву.

Антон пошёл вслед за капитаном, увязая в размокшей земле, ещё раз обернулся на вставшую с земли Христин: поднявшийся ветер трепал её мокрые волосы.

Полковник Ковалёв в обычное время и на полковника похож не был совсем. Тонкий и по-мальчишески стройный, невысокий, с мягкими невыразительными чертами лица и тихим голосом, он преображался в минуты опасности. Большие детские глаза его разгорались огнём, мягкие черты лица искажались ненавистью к врагу и злой решимостью.

Но сейчас Ковалёв больше напоминал суетливого старичка, чем грозного полковника. Он торопливо поднялся навстречу Антону, вытер об китель и без того чистые ладони, крепко пожал Антонову руку и попробовал даже усадить его за стол.

А ведь в первую их встречу он едва не размазал Антона по стенке. «Не позволю разваливать полк! Кто такие?! Откуда пришли?!» — громогласно кричал он.

— Мы получили ответ из сто тридцать пятой, — с виноватой полуулыбкой заговорил полковник. — Положительный, конечно. Вам будет возвращено оружие, и первой же машиной вы будете доставлены в свой полк. Мне жаль, что нам пришлось задержать вас и ваших людей, но, надеюсь, вы понимаете, что мы обязаны соблюдать меры предосторожности…

— Я понимаю, товарищ полковник. Где дислоцируется сто тридцать пятая? — с замиранием сердца спросил Антон. Если ответ пришёл всего спустя сутки…

— Пятьдесят километров к юго-востоку, если сегодня ещё ничего не случилось.

— Благодарю, — Антон кивнул и встал. — Я могу предупредить своих людей и начать собираться?

— Да, да, конечно, идите. Оружие получите в КХО. И вот ещё, Антон Александрович. Из четвёртого полка вместе с ответом передали вам письма. Должно быть, пока вы были в разведке, они приходили вам на адрес полка. Ну, идите, всего вам доброго. До встречи во Владивостоке, — усмехнулся вдруг полковник.

— Спасибо, — улыбнулся Антон, забрал со стола несколько конвертов и вышел из блиндажа.

Ну наконец-то! Нет, подумать только, сегодня, может быть, через какие-то часа три они уже будут в полку. На радостях он быстрым шагом пошёл в КХО. К парням зайдёт потом. Но хорошее настроение Антона было тут же щедро разбавлено наличием в КХО Кравцова.

— Неужели ответ пришёл так быстро? — добродушно скривился он, выдавая ему под расписку автомат и несколько ножей.

— Можешь себе представить, — беззлобно ответил Антон и начал рассовывать родные ножи по карманам.

— А это что? — вдруг напрягся Кравцов.

— Что?

Кравцов молча взял со стола верхнее письмо, которое Антон ещё не смотрел. Поднёс к глазам, а потом посмотрел на Антона с такой злобой, что его передёрнуло.

— Дай сюда, — рыкнул он, быстро выхватывая голубой смятый конверт из пальцев Кравцова. Получателем, как и следовало, в общем-то, ожидать, являлся Калужный Антон Александрович, а отправителем — Ланская Валерия Сергеевна.

— Какого чёрта моя невеста пишет тебе? — медленно проговорил Кравцов.