Чёрный лёд, белые лилии
Шрифт:
Тони мелькнул перед ней подобно яркой комете, осветил её никчёмную жизнь на несколько слепящих мгновений и исчез, оставив после себя густую, беспросветную темноту и вечный холод.
О том, что было после него, Христина старалась не вспоминать. Единственным смыслом её жизни стали Бог и бережно хранимые, яркие, не блекнущие с годами воспоминания о черноволосом и черноглазом юноше. Никакая грязь в её жизни не запятнала их, никакая гниль не тронула.
Иногда Христине казалось, что она до сих пор его любит.
— Христина?
Она вздрогнула, кинула быстрый взгляд на треснувшее стекло наручных часиков. Шесть часов! И как она так засиделась?
— Ты идёшь? Подвезли раненых, несколько ампутаций. Рук не хватает, — сказала Марина и беспомощно улыбнулась. Она всегда улыбалась так, будто виновата в том, что в медпункте на операционном столе лежат люди, которым придётся отрезать руки или ноги.
— Прости, иду. Давай полотенца, помогу.
— Как хорошо, что ты съездила в сто тридцать пятую! Теперь у нас, по крайней мере, есть чем бинтовать. А то сердце кровью обливалось смотреть на эту грязь, — говорила Марина дорогой. — А правда, что ты в бою участвовала?
— Нет, не участвовала толком. Раненых выносила, вот и всё.
— Смелая ты.
— А чего бояться? — Христина пожала плечами, чуть улыбнулась. — На всё воля Божья.
— И всё-таки страшно… — Марина зябко повела плечами, поёжилась, а потом оживилась: — А я дежурила вчера вечером. Представляешь, к нам загремели какие-то… Ну, не знаю кто. Говорят, что диверсанты или шпионы. А они сами говорят, что они в разведке были, просто что-то случилось и они вышли не туда. А ты как думаешь?
— О чём ты?
— Ну, мне Коровин рассказывал, что вчера в лесу нашли каких-то вроде как наших разведчиков. Но кто это такие и что здесь делают, никто не знает.
— Может, и правда разведчики. Сейчас же фронт каждый день двигается, они легко могли вернуться не туда, откуда уходили.
— А может, и диверсанты вражеские. Представляешь? Ну, теперь это сам полковник решает. Говорят, они с ночи так у него и сидят.
Христина хотела было что-то ответить, но из палаток, до которых они почти дошли, донёсся протяжный измученный стон. Она бегло перекрестилась, вздохнула про себя: «Помоги, Господи, рабам Твоим вынести нечеловеческие муки». Начинался новый день.
Он был полон обычных забот: больших и маленьких, лёгких и невыносимо тяжёлых. Подполковник Кожухов, главный хирург, которому она ассистировала, оперировал часов шесть без перерывов. Когда, кажется, операция была закончена, обессиленного, истёкшего кровью бойца уносили со стола и Кожухов облегчённо стягивал с головы липкими от крови руками пропитанную потом шапочку, в дверной проём тут же просовывалась тёмненькая Маринина головка. «Константин Николаич, ещё один. Открытый оскольчатый перелом костей малого таза… Ну, и ещё повреждения…» — тихо говорила она. Кожухов кивал головой. На стол приносили очередного паренька, вместо живота у которого было кровавое месиво. Серые, сухие глаза Кожухова в паутинке морщин смотрели на Христину. Христинины — на него. Кожухов глубоко вздыхал, говорил: «Зовите Катерину, готовьте анестезию». А потом, чуть помолчав, почти про себя: «Лучше бы пристрелили парня на месте, ей-богу».
Но, по крайней мере, теперь у медсестёр появились чистые бинты и полотенца. Можно было делать свежие перевязки. На прошлой неделе Христина ездила в сто тридцать пятую мотострелковую и привезла оттуда три огромных ящика медикаментов.
Поездка была долгой и тяжёлой. Попутка сломалась на полпути, да и в самой дивизии медикаментов не оказалось. Пришлось
ждать несколько дней. Потом, когда их наконец подвезли, начались тяжёлые бои, и Христина осталась помогать с большим потоком раненых. Над многими пришлось читать ей отходные молитвы…— Давление падает, — тихонько сказала Катерина.
Кардиомонитор не заставил себя долго ждать: его короткие пищащие звуки замедлялись. Линия кардиограммы, прыгавшая вверх-вниз, стремительно выравнивалась.
Где-то далеко глухо ударил гром. Орудия? Или гроза?..
— Атропин, быстро, — пробормотал Кожухов.
Не помог ни атропин, ни дефибриллятор. Через несколько минут тело вынесли. Кожухов устало опустился на складной табурет.
Христина даже не успела договорить про себя молитву за упокой: в прихожей загремели резкие голоса. Нужно было вставать и идти.
— А разрешение полковника Ковалёва есть? — Марина стояла в углу первой приёмной, испуганно прижав руки к груди и всё больше вжимаясь в туго натянутую ткань палатки, которая сейчас трепыхалась от сильного ветра.
Спиной к Христине у входа стояли трое бойцов. Один из них почти повис на другом. С правой поджатой ноги у него капала кровь.
Третий стоял рядом, широко расправив плечи и заложив руки в карманы. Коротко остриженная чёрная голова его была немного наклонена вниз, загорелая шея, выглядывающая из-под грязного, видавшего виды маскхалата, напряжена. Ноги расставлены широко и уверенно.
— Вам на каждый чих, что ли, разрешение нужно? А если он помрёт сейчас? — заговорил парень, поддерживающий раненого.
— Не помрёт, — неуверенно пробормотала Марина.
— А если у него гангрена начнётся?
— Какая гангрена…
Черноволосый мужчина сделал нетерпеливое движение головой, устало повёл плечами, будто услышал противный и до смерти ему надоевший звук.
Христина замерла.
На несколько секунд просто впала в ступор, перестала даже дышать.
Мужчина нетерпеливо повернул голову, указывая Марине на столик с инструментами. На несколько секунд Христине стал виден его профиль, правильный, с ровным носом, тонкими, сжатыми в одну линию растрескавшимися губами, тяжёлой линией бровей, резким нахмуренным лбом и небрежными короткими прядками остриженных ёжиком чёрных волос…
Она ведь знала, что услышит. Просто не могла поверить.
Его голос, незнакомо охрипший и низкий, полоснул не по ушам — прямо по сердцу, так, что ей пришлось судорожно схватиться за грудь.
— Послушай, что тебе, сложно наложить пару швов? Он просто распорол ногу по дороге. Если это проблема, дай нам нитки, иглу и хлорогексидин, я смогу зашить сам.
В следующее мгновение Христина, словно ошпаренная, выскочила через второй выход на воздух. Несколько минут просто стояла, тяжело дыша и прижимая руку к сердцу, как-то враз переставшему справляться со своей работой.
С океана дул сильный порывистый ветер, и тёмные грозовые тучи уже закрывали горизонт. На дивизию надвигалась густая темнота. Сквозь сизые облачка над головой бросало прощальные тревожные лучи августовское солнце, которое вот-вот должна была задёрнуть вихревая мгла.
Ветер трепал деревья и высокие травы. Впереди быстро бегали люди, придерживая на головах фуражки и кепки. Кто-то спешно укрывал брезентом технику.
Христинины короткие волосы выбились из-под белой косынки. Резкие порывы, напоенные запахами приближающегося дождя, били в её разгорячённое лицо. Дышалось тяжело: то ли от поднятой вихрем пыли, то ли…