Четвертая стрела

– С такой беспечностью вы все ко мне попадете, - пообещал Аксель, - сидите молча, пока дело идет. Министр вас не выдал.

– Он про нас и не знает.

– Так ты - Еin idiot mit dem guten Absichten?
– удивился Аксель.

– Чего?
– не понял Сумасвод.

– Благонамеренный идиот. Я-то думал, вас министр готовил.

– Не, мы сами. Сил нет терпеть. Нет у нас главы достойного. И теперь не будет.

– Ждите тогда. Министра казнят, все поутихнет, и кто-то вас да призовет для осуществления ваших и своих намерений.

– Заждались уже, - вздохнул Сумасвод, - Немцы эти достали. Везде они, куда не плюнь.

– Потерпи, - успокоил Аксель, - Скоро светлое утречко.

Министр приговорен был к квалифицированной смертной казни - сперва к посажению на кол, затем, когда европейская общественность выразила недоумение - к гуманному отсечению руки и головы. Утром в крепости Аксель лично вырезал осужденному язык. Наивный министр во время допроса пообещал на эшафоте перед казнью что-то очень интересное рассказать народу про герцога Бирона, и в приговоре очередным пунктом прибавилось иссечение языка. На допросах дурак Тороватый вывихнул министру руку так, что уже ни Аксель, ни Ласло не сумели вправить.

Аксель в компании с попом проследовали с осужденным до самой площади, до места казни. Народу собралось не так чтобы очень много - было раннее утро. Асессор Хрущов звонким голосом зачитал с листа "вины" осужденного и его приговор. Профос Гурьянов переживал и волновался перед исполнением квалифицированной казни и не ответил на Акселево приветствие. Аксель смотрел на бывшего министра, на трех его незадачливых конфидентов, и все никак не мог понять, который из трех тот самый знаменитый архитектор. Слон, бьющий горящей нефтью, встал перед его глазами, и ледовый дворец, сверкавший, подобно бриллианту. "Зато герцог доказал всем, что может убивать - говна-пирога", - Аксель решил, что вечером непременно напьется в хлам.

1999 (зима)

Без челки у Макса был жалкий вид.

– Вас что, всех бреют под машинку?
– спросила я. Макс криво улыбнулся:

– Сам состриг. От вшей деваться некуда в камере.

Я инстинктивно передернулась, хотя вряд ли на меня кто-то смог бы перескочить. Сизо "Матросская тишина" - и в самом деле незабываемый экзистенциальный опыт. На свидании нас разделяло бронированное стекло, и разговаривали мы через телефонные трубки, как в голливудских фильмах. Только Макс вышел ко мне не в оранжевом, а в спортивненьком - здесь так принято.

– Данька женился. Но ты, наверное, и так это знал.

Макс кивнул с виноватым видом. Предатель.

– Как твои сокамерники, не совсем злыдни?
– спросила я.

– Нормальные, - Макс пожал плечами, - у нас в Удомле население примерно такое же.

– А родители не могут взять тебя под залог?

– В России не выпускают под залог, - рассмеялся Макс, - но они стараются выцарапать подписку о невыезде. Проблема в том, что я не москвич, та квартира съемная. Но отец пытается, тут еще один момент.

– Твой шеф тебя топит?
– догадалась я.

– Мой шеф позавчера умер, - Макс произнес это с непроницаемым лицом, - Так что у меня есть шанс отделаться малой кровью. Три-четыре года.

– Ничего себе малая кровь, - изумилась я, - я думала, без него вообще все развалится.

– Что ты понимаешь, - горько усмехнулся Макс, - Машина запущена. Будь я под подпиской, еще оставался бы шанс на условный срок. А так...

Что я могла ответить? Все мои красивые иронические фразы в таком месте теряли свою силу. Я смотрела сквозь стекло на Макса, на то, во что превратился его спортивный костюм из капсульной коллекции Бирендонка. На то, во что превратился собственно Макс. Я все бы отдала за то, чтобы у него все стало, как было.

– Я могу тебе чем-то помочь? Ну, кроме передач. Я как-никак по документам теперь твоя невеста.

На передачи деньги давал его адвокат, адвокату деньги оставлял отец Макса, номенклатурщик из Удомли. Я числилась в невестах для следователя Белова и судьи Журавец, чтобы получать разрешение на свидание. Настоящая Максова невеста все это время сидела в этой его Удомле и лила невидимые миру слезы.

– Не бойся, тебе не придется и в самом деле на мне жениться, - успокоила я его.

– А я бы и не отказался, - Макс посмотрел на меня с прежним выражением плавящейся нежности в дымно-серых глазах, - Хочешь? Здесь можно расписаться.

– Это забавный опыт, но нет, - я покачала головой, - вот если тебя отправят в Магадан, я приеду к тебе, как дурная жена декабриста. Всегда мечтала взглянуть на Магадан.

– Владимир, Ярославль, Соликамск, - перечислил Макс предполагаемые направления.

– Не знаю, что и выбрать, все такое вкусное...

– Так выберут за нас.

– Ты читаешь мою книгу?

– А что мне еще делать? Этот Казимир редкостное мудло. Про всех пишет только гадости, бросил брата умирать в ссылке и полкниги об этом сокрушается.

– Кстати, твой хорь теперь у нас Казик.

– Не сдох?

– Что ты, наши тетки его обожают. А деда он даже укусил, - призналась я с удовольствием.

Раздался сигнал, означающий, что свидание подходит к концу и сейчас отключатся трубки.

– Что я могу для тебя сделать?
– спросила я.

– Ничего, ты есть, и этого достаточно, - Макс смотрел на меня так, что в груди переворачивалось сердце, - Просто оставайся собой.

Трубки отключились, но мы еще какое-то время делали друг другу знаки через стекло, прежде чем его увели.

В посуде начала уже зарождаться новая жизнь, и я ее вымыла. Посуду, разумеется. С тех пор, как Раечка улетела а Гренобль знакомиться с невесткой, хозяйственная жизнь в нашей семье зашла в тупик. Мы питались готовой расфасованной едой и жили в грязи и позоре.

Герка скулила, голодная, и я ее покормила. Все домочадцы - дед и Стеллочка - уже разбежались по своим работам, но собаку никто не кормил и с ней не гулял. Все ждали, когда я проснусь. Я накинула пуховик, вернее, вошла в него, как в шкаф, и переобулась в луноходы. Взяла сытую округлившуюся Герку на руки и понесла гулять. Герка прыгала по сугробам - только уши взлетали над снегом. В целом пейзаж напоминал "Охотников на снегу" Брейгеля - вдали дети катались по замерзшему пруду на коньках и баба выбивала ковер, бросив его на турник. Я поймала нагулявшуюся Герку и понесла домой.

Створки лифта открылись, я вышла, поставила Герку на коврик и принялась копошиться в замке. На верхних этажах слышался топот - кто-то несся по лестнице вниз. Я поспешила открыть дверь, взяла на руки переминающуюся с лапы на лапу Герку - и неведомая сила втолкнула нас обеих в квартиру. Дверь захлопнулась. Герка тихо, скромно рычала. Я оглянулась - кто там, вор, маньяк? Было бы неплохо, если маньяк, жизнь мне в последнее время была совсем не мила.

Это был мальчик, лет двадцати на вид, с рыжими ресницами и бежевыми глазами. На нем была натовская зеленая форма и берцы, но шляпка отчего-то охотничья, даже с перышком. Если бы Тед Банди так одевался, он бы не преуспел.