Четвертая стрела
Шрифт:
Брат мой Рене много раз был отмечен вниманием высочайших особ - подобного везения не выпадало даже на долю господина Вильерса. Он не мог отказать - можем ли мы отказать, если в лесу нас схватил медведь? К чести его, он и не спешил пользоваться своими счастливыми случаями, подобно тому, как это делали другие. И лишь однажды попытался разжать сжимавшую его руку - пальцы разомкнулись, игрушка упала и разбилась. Стоило ли рваться из рук, если и так, и иначе - все равно умрешь?"
Дани собирал чемоданы. Я пришла с работы, увидела посреди нашей с ним комнаты эти чемоданы и птицей метнулась на балкон. На балконе у нас
– Данька, это тебя! Амели!
Как же ждали его там, в Гренобле! Впрочем, это как раз было правильно, а то, что у нас с ним и у него с Максом - нелепо и неправильно. Дед выглянул на балкон и молча накрыл меня пледом. В последние дни он меня побаивался. Я закуталась в плед и подожгла еще одну сигарету. Так к ночи у меня пропадет голос, но все равно мне будет нечего сказать.
Я вспоминала, как мы качались на качелях, на длинной доске, похожей на маленький плот, и я укачалась до такой степени, что потеряла равновесие и упала. Дани бросился меня ловить, и вышло, что упали мы вместе, и тогда он впервые поцеловал меня, не как брат сестру, а просто поцеловал.
Мы же не родные, а сводные, и по закону вроде бы даже можем пожениться. У нас тогда станут одинаковые фамилии - а сейчас разные. На балкон выглянула Раечка:
– Малышка, почему ты тут сидишь?
– Я курю, - я показала сигарету.
– Курить вредно, - сказала Раечка нравоучительно и спряталась. Я стряхнула пепел в засохший фикус.
Мы все-таки завалились втроем в одну постель в той питерской квартире, и это было отвратительно. Во-первых, физически тяжело, во-вторых, скучно. Хорошо было разве что наутро проснуться всем вместе, с одной стороны Дани, с другой - Макс, и ощущать это горькое счастье, что все уже кончилось, и за ночь мой Харон перевез меня наконец-то на другой берег.
– Это глупо и жестоко, - Стеллочка вышла на балкон и села на санки рядом со мной - попы нам это позволяли. С нею выскочила и Герка, завертелась, принюхалась.
– Жестоко сидеть и курить?
– уточнила я, - Просто сидеть и курить?
– Жестоко воспитывать в нем чувство вины, - пояснила Стеллочка свою мысль, - Данька не виноват. А то, что ты от него хочешь - жестоко и неправильно. Ты должна надеть на себя веселое лицо и выйти попрощаться с ним, нормально, а не с ликом мученицы.
– Я постараюсь, - отвечала я тихо, - я просто набираюсь сил.
– Я все знаю, - призналась Стеллочка, - Я все видела и боялась за вас. И очень хорошо, что у Даньки получилось уехать - все это нужно было как-то закончить, разорвать. Так лучше, правда.
– Я знаю, - ответила я бесцветным голосом. Она говорила о нас - уже в прошедшем времени.
Стеллочка встала и ушла, Герка засеменила за ней следом. Я посидела еще немного и тоже пошла в комнаты, и плед волочился за мной, как хвост за крокодилом. Дани пытался впихнуть в рюкзак клюшки для гольфа.
– Спорим, их не пропустят, - сказала я - нормальным человеческим голосом.
– Куда они денутся, - отмахнулся Дани.
– Макс приедет тебя проводить?
– спросила я.
– Более того - Макс отвезет меня в аэропорт. А тебя потом подбросит до дома, до
твоего или своего, куда ты захочешь.– Я не поеду, - сказала я тихо, - для меня это слишком тяжело.
– Как хочешь. Я позвоню тебе как только прилечу, из автомата в аэропорту. Ты же будешь дома?
– Конечно, буду, завтра суббота.
– Мало ли, светская жизнь затянет...
Я пожала плечами и села на край кровати.
– Мы еле доезжаем до работы, -
а там суббота, пять часов утра
(в аду нередко пять часов утра),
и к нам в окошко зяблик прилетает
и легкие по зернышку клюет. *
(Автор - Линор Горалик)
– Твое?
– спросил Дани.
– К сожалению, нет...
Дани подсел ко мне и обнял меня за плечи:
– Я люблю тебя, систер.
– И знаешь, что это нелепо и неправильно?
– И преступно? Да, знаю.
Он ушел, со своими чемоданами, рюкзаками и клюшками для гольфа, и я лежала поперек его кровати и ждала. Он позвонил в пять утра, из автомата в аэропорту, как и обещал. В аду нередко пять часов утра...
Я, наверное, всю жизнь, закрывая глаза, буду видеть теперь эту крепость и черную воду перед нею...
1739,40 (зима). Разбиться или сгореть
– Господа, мы получили высокий агреман, - важно проговорил Ласло, заворачиваясь в простыню, как в тогу - он только что отмылся от черной желчи очередного пациента и теперь вытирался и сох.
– С каких пор ты у нас посол?
– подивился Аксель, - или же ты теперь к дипмиссии приписан?
Трое друзей сидели в каморке Ласло, переодевались в домашнее и готовились отправиться спать - после не самого тяжелого трудового дня.
– Люблю красивые слова, - признался Ласло, - мой - не побоюсь этого слова - коллега господин Климт, личный хирург господина обер-гофмаршала, приглашает нас с тобою на придворное празднество по поводу Белградского мира. А тебя, Копчик, мы уж как-нибудь с собою протащим.
– Эти дуры ледяные на реке - они ради праздника, говорят, строятся. Свадьба там будет, - вспомнил Копчик. Вот уже несколько недель на Неве - из окошек крепости было их видать - прямо на льду возводились причудливые здания и фигуры, - Знать бы еще, чья там будет свадьба.
– Да хоть собачья, - ухмыльнулся Ласло и повесил на крюк свой кожаный фартук, - Главное, повеселимся, на персон посмотрим, пока они еще нарядные и не у нас в гостях.
– Да, чует мое сердце, скоро настанет горячая пора, - вздохнул Аксель, - последние деньки мы спокойно досиживаем и ночами дома спим. Одолжи мне такой фартучек, Ласло, очень он у тебя удобный.
– Да бери хоть два, - разрешил Ласло, - тебе пойдет. Особенно на голое тело. Клиент будет в ажитации.
– И при агремане, - поддразнил его Копчик, - а зачем нас доктор Климт приглашает?
– Человеколюбие, - пояснил Ласло, - лед, скользко, праздник. Пьяные придворные, разбитые носы, отмороженные жопы. Праздник, понимаешь? Боится человек, что один со всеми калеками не управится. С ним там доктор Лесток еще будет, хирург ее высочества цесаревны, но этот не помощник, сам первый пьяница. Хотя врач он хороший, - Ласло знал теперь всех докторов в столице и до крайности этим гордился.