Четвертое сокровище
Шрифт:
— Конечно, тоже пойдет. Только значительно дороже.
— Если мы не сделаем его сами, — заметила Тина.
Уиджи улыбнулся:
— У нас уже есть опыт работы с «Эйч-5100».
— Потерпишь до Беркли? — спросила Тина у матери.
— Беркли?
— Надо выяснить, нет ли у тебя перелома. Можем поехать в Беркли или в больницу.
Ханако кивнула.
— Как мы ее спустим на пять этажей вниз? Чертов лифт.
— Думаю, придется нести на руках.
Три часа спустя Уиджи положил Ханако на ее кровать.
— Спасибо, что поднял ее сюда, — сказала Тина.
— Пустяки, — ответил
— Прекрасно. Извините, что доставила вам столько хлопот. Аригато годзаимас[66].
— Никаких хлопот, — успокоил Уиджи. — Хорошо, что нет перелома.
— Лодыжка не сломана, — сказала Тина, стоя у кровати, — хотя нога в скверном состоянии. Тебе нельзя будет несколько дней наступать на нее. Так, Уиджи?
Он подложил подушку ей под лодыжку.
— Точно так. Здесь все растянуто и повреждено из-за падения. Завтра приду и осмотрю. — Он глянул на часы. — Точнее, сегодня.
— Извини, — сказала Тина, — уже поздно.
Уиджи и Тина зашли в гостиную. Он сел на диван, Тина устроилась на полу.
— Почему ты всегда сидишь на полу?
— Так удобнее. К дивану тело нужно специально приспосабливать.
— Как скажешь.
— Как ты думаешь, лодыжка заживет?
— Должна. Если она будет о ней заботиться. Когда опухоль спадет, не помешает пройти курс физиотерапии.
— А склероз не замедлит выздоровление?
Для начинающих постигать искусство сёдо поучительным будет обратить внимание на ключи иероглифов. Филология кандзи началась три тысячи лет назад в Китае с буквальных рисунков повседневных предметов. Иероглифы принадлежат к тому роду примитивных рисунков, которыми и сегодня пользуются обычными люди без художественных наклонностей. Когда пытаются описать какие-то физические объекты. Эти примитивные линии превратились в абстрактные иероглифы, которые мы имеем сегодня. Например, первоначально солнце изображалось в виде простого круга с точкой или чертой посредине. Эта пиктограмма постепенно стала квадратной, так что сейчас этот иероглиф по форме больше напоминает ящик или коробку. Так конкретное стало репрезентативным, а изображение превратилось в абстрактный символ, потерявший первоначальное значение. Вернуть абстрактному символу конкретное и глубокое значение — задача каллиграфа.
Уиджи задумался.
— Не могу сказать точно. Надо порыться в литературе. — Он повернулся и посмотрел в окно. — Прекрасный вид.
— Прекрасные виды — в нескольких кварталах отсюда, выше по склону.
Уиджи продолжал смотреть в окно.
— И все-таки это город. Мне пора идти, пока не наступило утро.
— Можешь оставаться, сколько захочешь. — Тина обхватила руками колени. — Еще раз спасибо.
Уиджи сполз с дивана и сел радом с ней.
— На здоровье.
Он обнял ее за плечи и притянул к себе. Тина отдалась его поцелую. Значительно позже она встала:
— Пойду посмотрю, уснула ли она.
Тина прошла в коридор и заглянула в спальню. Дыхание матери было глубоким и ровным. Тина тихо прикрыла дверь и вернулась к Уиджи.
Он ушел перед рассветом. Тина, свернувшись калачиком, лежала на своей кровати. Она то засыпала, то снова просыпалась, пока вдруг не услышала грохот из материнской
спальни. Тина встала, влезла в джинсы и открыла дверь:— Ма?
Ханако сидела на постели, поставив здоровую ногу на пол. Стул был опрокинут. Похоже, она пыталась опереться на него, чтобы встать.
— Что случилось?
— Мне нужно в бэндзё, — сказала она, назвав туалет японским просторечием.
— Я бы тебе помогла.
— Я пыталась тебя позвать.
— Не слышала. Извини, наверное, уснула.
Тина помогла ей дойти до туалета и вышла на кухню. Поставила воду и попыталась отыскать что-нибудь на завтрак. Удалось найти только хлеб, малиновый джем и маленькие банки с апельсиново-ананасовым соком.
Когда Ханако крикнула, что хочет выйти, Тина опять помогла ей. Ханако захотелось посидеть с дочерью на кухне: она сказала, что не в силах больше лежать в постели. Тина поставила два стула друг напротив друга и помогла матери сесть на один. Сходив за подушкой, подложила ее матери под ногу.
— Чаю?
— Я сама приготовлю, — ответила Ханако.
— Сиди. Я справлюсь. И попробую сделать как надо. Есть хочешь?
— Немного, — призналась Ханако.
— Тост и сок подойдут?
— Я буду то же, что и ты.
Тина достала две тарелки и отрезала еще пару ломтиков хлеба. Она следила за чайником, чтобы снять его до того, как он перегреется.
— Ма?
— Да?
— Почему ты выбежала из квартиры?
Ханако долго молчала.
— Гомэн, нэ[67]? Не знаю.
«Таку» — одна из базовых черт «эйдзи хаппо». По форме эта черта напоминает черту «рё», но пишется с постоянным нажимом на кисть — в отличие от «рё», которая требует постепенного уменьшения нажима. Очень важно начало черты: твердое, но легкое касание — как и нужно подходить к жизни во всех ее проявлениях.
Дневник наставника, Школа японской каллиграфии Дзэндзэн
Пока Хана принимала душ, Ханако снова достала рисунки сэнсэя. Они менялись всякий раз, когда она смотрела на них, вызывая в памяти разные мгновения жизни, разные места. Некоторые напоминали примитивные пиктограммы — в них чувствовалось что-то животное. От них исходило такое ощущение, словно это писал человек, живший тысячи лет назад, и, царапая значки на костях или черепашьих панцирях, стремился пережить в них свой короткий век.
Интерлюдия
Превращение в ничто
Март 1977 года
Кобэ, Япония
Тэцуо отсутствовал уже неделю, когда Ханако наконец поверила, что он действительно уехал. Как минимум — на два месяца. Теперь ей не приходилось заниматься поспешно и убирать каллиграфические принадлежности. Не нужно было торопиться домой после занятий, чтобы приготовить ужин. С ее души упала самая тяжелая ноша: ей не нужно было ждать.