Четвёртый долг

Она понизила голос.

– Это не имеет значения. Ты не пойдешь со мной.

Мой желудок перевернулся. Я должна была увидеть его. Я хотела обнять его, поцеловать и сказать, что я никогда не переставала любить его.

– Ты пришла за моей помощью. Я иду с тобой.

Жасмин поджала губы.

– Всё должно быть так, как должно быть. И сейчас, и позже. Чем дольше ты будешь спорить, тем меньше у нас времени, и тем хуже будет для всех нас. Поняла?

Мне хотелось поспорить — дать ей пощечину и дать выход беспомощному гневу, кипевшему у меня внутри. Вместо этого я обуздала свой гнев.

– Хорошо.

Но как только он будет в безопасности, я заявлю на него свои права. Он мой, а не твой.

Завернув за угол, Джаз прошептала:

– Теперь, тише. Понимание придёт позже.

Эта часть дома намекала на его возраст.

Мы больше не были в ухоженном богатстве гостиных, дневных залов и библиотек.

Эта часть имела ауру запретного.

Ауру заброшенности.

Ауру смерти и опасности.

Никаких портретов, лишь рябые выцветшие стены. Идя по потёртым коврам, мы поднимали в воздух облака пыли. Мой кардиган и леггинсы не давали мне достаточно тепла, чтобы бороться с ледяным холодом, исходящим от стен.

Хоксридж-Холл жил и дышал так же, как и его обитатели, но здесь...здесь все было забыто, пригодно только для психов и грызунов.

Я подышала на пальцы, стиснув зубы, чтобы унять дрожь.

– Здесь.

Жасмин внезапно остановилась.

– Это та самая комната.

Я резко остановилась, уставившись на внушительную дверь с медной дверной ручкой, на которой были выгравированы ласки и горностаи.

– Что это за место?

– Раньше здесь жили слуги, но столетие назад прорвало старую водопроводную трубу и все здесь разрушило. Мой дед так и не удосужился сделать здесь ремонт. С тех пор на это крыло никто не обращал внимания.

Звучало правдиво. Хоуки, казалось, ценили только тех, кто был ценен для их нужд и желаний. В тот момент, когда нужда в них отпадала, от них либо просто избавлялись, либо убирались подальше.

Краем глаза я увидела промелькнувшую крохотную тень. Я медленно приблизилась к креслу Жасмин. Я была готова прыгнуть к ней на колени, чтобы избежать встречи с крысами.

– А что мы здесь делаем?

Он жив.

Он жив.

Конечно же, она не держала его здесь.

Ее бронзовые глаза светились во мраке.

– Использовать одну жизнь, чтобы спасти другую.

Дрожь, не имеющая ничего общего с холодом, пробежала по моей спине.

– Что это значит?

В последнее время я часто задаю этот вопрос.

Она отвернулась, что-то ища в черном одеяле, накинутом ей на ноги.

– Вот увидишь.
– Вытащив старомодный ключ, она вставила его в замок.

С громким протестующим стоном ржавый механизм поддался, с треском распахнув большую влажную дверь.

Внутри послышался шум — мимолетный, похожий на тихий вздох отчаяния.

– Заходи.

Жасмин подтолкнула колёса своей коляски, направив её из коридора в комнату. Как только мы оказались внутри, она закрыла дверь.

– Включи свет, ладно? Выключатель находится слева от тебя.

Пальцами я шарила в темноте, проводя по холодной стене. Наконец я наткнулась на небольшой бугорок, который, как я предположила, был выключателем.

Я нажал кнопку.

Здесь была единственная люстра, затянутая паутиной, которая осветила комнату. Из всех мест, в которых я побывала в Хоксридж-холле, это комната была самой ужасной. Выцветшая, потрескавшаяся мятно-зеленая краска покрывала стены. Бежевый ковер тянулся по полу, изъеденный молью и покрытый плесенью.

И здесь было ужасно холодно.

Я обхватила себя руками, желая согреться.

В этом месте будто бы было совсем другое время года. Ни центрального отопления, ни огня, чтобы отогнать мороз и снег.

Бывал ли здесь когда-нибудь Джетро? Может быть, именно здесь он научился своей холодности, позволяющей ему скрывать свое состояние?

Он жив.…

– Кто…кто там?

Нет! О, господи.

Мой желудок сжался. Сильнейший приступ вертиго погрузил меня в темноту.

Мне не нужно было видеть, чтобы знать.

Я бы узнала этот голос где угодно.

– Это я! – Я рванула через всю комнату к единственной койке, придвинутой к стене. Конденсат стекал по холодной поверхности, как ледяные слезы, а единственное окно не выполняло своей функции должным образом. Потрясающее витражное изображение летних цветов превратилось в дырявую мишень для дротиков. Замысловатые фиалки были разбиты, создавая сквозняк в комнате. Упав на колени у кровати, я потянулась к лицу моего любимого близнеца.

– Это я, Ви.

– Ниточка?

Он перекатился на спину, показывая распухшие скулы, разбитую челюсть и рассеченную губу. Его руки были связаны и лежали на животе, а черная повязка закрывала половину лица, хлопая по носу каждый раз, когда он дышал.

– Господи, да я им яйца за это оторву!
– Я пошарила у него за головой.
– Наклонись вперед, дай мне снять это с тебя.

Он сделал, как я просила, и застонал, приподняв голову с подушки.

Я развязала узел и заставила его лечь обратно, видя насколько он ослабел.

Он открыл глаза и несколько раз моргнул. Его испещренное пятнами лицо повернулось ко мне. Мое сердце снова разбилось, впитывая в себя следы ужасного избиения, которое он перенес от рук Ката и Дэниэля.

Кат чуть не убил моего брата и застрелил своих сыновей. Но все же он не причинил никому из них достаточно боли, чтобы покончить с ними.

Возможно, надежда все-таки есть.

Добро восторжествовало над злом.

Добро победит зло.

Просто подожди и увидишь.

Его глаза сфокусировались, лицо исказилось от ярости.

– Ниточка. Чёрт возьми, я так рад тебя видеть.
– Он попытался сесть, но вскрикнул от боли. Его пальцы были не здорового розового цвета, а бело-голубыми от пребывания в таком арктическом холоде.

– Расслабься.
– Я толкнула его в плечо.
– Позволь мне развязать тебя.

Встав с колен и сев на край кровати, я потянула за веревку вокруг его запястий. Слезы подступили к моим глазам, когда засохшая кровь и струпья вновь открылись. Свежий багрянец сочился, делая узел слишком скользким, чтобы развязать его.