Четвёртый долг

– Да, мадам.

Дерьмо.

Глаза Бонни сверкнули.

– Ты не мог бы составить нам компанию, дорогой? Просто сиди тихо и не перебивай. Вот хороший мальчик.

– Нет проблем.
– Он бросил на меня быстрый взгляд.

Я спрятала свой хмурый взгляд, смотря, как Маркиз усадил своё колоссальное тело на изящный резной стул. Я была удивлена, что крошечные ножки не сломались под его весом.

– Итак, о чем мы говорили?
– Бонни приложила к губам свежую розу.

Я не знала, как ей удалось так хорошо понять язык моего тела, но это заставило меня отступить. Я сглотнула, отпуская нож. Схватив лилию, я покрутила ее в пальцах.

– Ни о чём важном.

Бонни сверкнула глазами.

– А, вот тут ты ошибаешься. Это было очень важно.
– Срезав кончик розы острыми ножницами, она воткнула стебель в зеленую пену на дне вазы.

Она поймала мой взгляд.

– Это называется оазис. Это основы цветоводства. Если бы ты хоть немного трудолюбивой, ты бы это знала.

Мою кожу покалывало.

Будь ты проклята, ведьма.

– Трудолюбива? Я работала почти до десяти вечера, когда мне еще не исполнилось и двенадцати. Я «прошивала» свой путь всю среднюю школу и колледж: у меня не было свободного времени, чтобы предаваться бесполезным увлечениям.

Бонни повернулась на стуле. Ее глаза затуманились, щеки побелели.

– Следи за своим языком. Я не стану мириться с такими вздорными разговорами.

Я втянула воздух, изо всех сил стараясь успокоиться, хотя мне хотелось ударить ее несколько раз. Мои глаза метнулись к Маркизу.

Черт бы его побрал тоже.

Схватив веточку листьев, она втиснула её в оазис.

– Знаешь, зачем я тебя вызвала?

Мои пальцы крепче сжали лилию. Мне хотелось раздавить белые лепестки и разбросать их по гробу Бонни.

Гробу, в который я её положу.

– Я уже давно перестала пытаться понять вас.
– Я сузила глаза, не в силах скрыть свою смертельную ненависть.
– Ни один здравомыслящий человек никогда не догадается, что сделает или не сделает безумный.

Бонни нахмурилась.

Будучи крошечного роста, она, тем не менее, сидела гордая и жёсткая. Артритные пальцы отбросили в сторону только что срезанный тюльпан и обхватили трость. Не прерывая зрительного контакта, она встала со стула и медленно двинулась вперед.

Я стояла на своем, хотя каждая часть меня вибрировала от желания разбить хрустальную вазу о ее голову.

Мы обе молчали, когда расстояние между нами сократилось. Для старой женщины она не была ни скрюченной, ни скрипучей. Она двигалась медленно, но целеустремленно. Карие глаза остры и жестоки, а ее фирменная красная помада размазана по тонким губам.

– Теперь, когда ты находишься на попечении моего младшего внука, твой ротик получит хороший урок.

Нет, если я убью его первым.

Я сжала руки, держа подбородок высоко, пока Бонни кружила вокруг меня, как дряхлый хищник. Остановившись позади меня, она потянула меня за длинные волосы.

– Отрежь их. Они слишком длинные.

Сжав колени, я заставила себя оставаться на высоте. Она потеряла способность заставлять меня съеживаться.

– Это мои волосы, мое тело. Я могу делать с ним все, что захочу.

Она дернула за пряди волос.

– Подумай еще раз, Уивер.
– Отпустив меня, она продолжила разглядывать меня, остановившись передо мной. Ее глаза остановились на моем подбородке. Разница в росте помогла мне хотя бы немного смотреть на нее сверху вниз - и физически, и метафорически.

Эта женщина была скрючена, как ветви старого дерева, но, в отличие от дерева, ее сердце почернело и увяло. Она прожила достаточно долго. Пришло время покинуть этот мир, оставив прошлое в прошлом.

Ее дыхание грохотало в старых легких, хрипло и тяжело.

Проходили минуты, и мы оба ждали, что предпримет другой. Я сломалась первой, но только потому, что у меня не хватало терпения на Бонни.

Джетро жив.

Чем скорее я избавлюсь от Бонни, тем скорее смогу снова подумать о нем.

– Выкладывай.

Она застыла на месте.

– Выкладывать что?

Я нагнулась к ней, приблизив наши лица. Запах сладостей и цветов вызывал у меня рвотный рефлекс.

– Чего ты от меня хочешь?

Ее взгляд напрягся.

– Я очень многого хочу от тебя, дитя. И твое нетерпение не заставит меня действовать быстрее.
– Схватив меня за запястье, она взяла со стола колючую розу и проткнула мне ладонь шипами дьявольского цветка.

Я закусила губу, когда хлынула кровь.

Она усмехнулась.

– Это за то, что ты не умеешь расставлять цветы.

Она отпустила меня. Вместо того чтобы уронить розу, я обхватила ее рукой, вонзая шипы глубже в свою плоть. Если я не могу выдержать дискомфорт от маленького укола, как я могу надеяться выдержать больше?

Это мое оружие.

Приучить себя к боли, чтобы она больше не контролировала меня.

Кровь, теплая и липкая, собралась в лужицу в моем сжатом кулаке. Глубоко вздохнув, я протянула руку к Бонни и изящно поместила розу в оазис, открыв ладонь и разбрызгивая капли крови по девственным лепесткам и скатерти.

– Упс.

Лицо Бонни почернело, когда я вытерла оставшийся малиновый цвет о причудливый кусок ленты.

– Любой может расставить цветы, но, чтобы использовать кровь в дизайне, нужна швея.
– Я понизила голос, вспоминая, сколько раз по ночам резала себя ножницами или колола иголками. Я привыкла получать боль в процессе своего творчества.

Это было то же самое.

Я была ранена в процессе чего-то гораздо более благородного - борьбы за свою жизнь.

– Ты больше не пугаешь меня.
– Я подняла ладонь и сунула ей в лицо.
– Кровь меня не пугает. Угрозы меня не пугают. Я знаю, кто ты, и ты просто слабая, старая женщина, которая прячется за безумием, как будто это какая-то мистическая сила.

Маркиз поднялся со стула у стены.

– Мадам?

Я взглянула на него, снисходительно улыбаясь.

– Не перебивай, когда разговаривают женщины. Если она не может справиться с глупой маленькой Уивер, то она не имеет права притворяться.

– Сядь, Маркиз.
– Бонни тяжело дышала, глядя на меня.
– Я еще никогда не встречала такого грубого человека.

– Тогда вы, очевидно, никогда не обращали особого внимания на свою внучку.

Она грубая, как наждачная бумага, и крепкая, как сталь.