Чистая душа

Для приезжих отвели Дом крестьянина. Но для всех там не нашлось места. Многих пришлось устраивать в домах местных жителей. В первую очередь в этих домах поместили женщин и детей.

И Мария Гавриловна попала в уютную комнату, теплую, по-городскому чисто прибранную. Хозяйка помогла ей раздеться. Приняв из ее рук ребенка, она бережно положила его на кровать.

— Спит? Ну и пусть спит. А вы погрейтесь пока.

Окоченевшая Мария Гавриловна прижала руки к теплой печке, согрела их и решила распеленать Вовочку.

Открыла лицо ребенка и невольно вскрикнула, — оно показалось ей каким-то чужим. Еще не веря страшному предчувствию, как бы удивляясь чему-то, тихим, беспомощным голосом проговорила:

— Ай! Что это?!

Трясущимися руками принялась торопливо разматывать ребенка и вдруг с воплем прижала его к груди:

— Вова! Вовочка!

Подбежала хозяйка, о чем-то ее расспрашивала. Но она не слышала, не отвечала. Окаменевшая, стояла без движения. Потом положила ребенка на кровать и зачем-то начала торопливо его укутывать. И снова остановилась. Снова вскрикнула пронзительным голосом:

— Вова?!

Вдруг отшатнулась от кровати и, прижав ладони» щекам, с криком бросилась к двери:

— Вася!.. Васи-и-илий!

— Подождите, куда вы? Наденьте на себя… — кинулась вслед хозяйка.

Не слушая, Мария Гавриловна выбежала на улицу, В темноте ночи слышалось, как она кричала душераздирающим голосом:

— Вася, Вася-а-а!

8

— Неужели в самом деле?.. — проговорила испуганно хозяйка, но как бы боясь разбудить ребенка, подошла на цыпочках к кровати.

Она развертывала одеяло, и руки ее чувствовали безжизненный холод. Затем она увидела желтое, сморщенное, как сушеный урюк, личико ребенка.

— Ужасно! — произнесла она, отшатнувшись.

— Поздно!

Обезумевшую Марию Гавриловну перехватил на улице директор.

— Что с вами? Куда вы?..

— Вова! Мой Вовочка… мой маленький… — зарыдала она.

Аркадий Андреевич строгим голосом прикрикнул:

— Возьмите себя в руки! Простудитесь! Идемте!

Он привел ее в ближайший дом и послал за Карповым.

Марию Гавриловну привели на отведенную квартиру и уложили на диване. Ее бил озноб. Муж накрыл ее тулупом и сам сел у ее ног. Одной рукой он обнял ее, другой все время подтыкал края тулупа.

— Успокойся, Мария, успокойся! — приговаривал он.

Дом был полон людей. Тут и заводские, тут и сбежавшиеся женщины-соседки. Тихо шепчутся, вздыхают.

Пришел Аркадий Андреевич, шепотом отдал распоряжение:

— Товарищи, время позднее. Давайте расходиться, идите все спать.

Но никто не хотел уходить. Наконец одна из женщин заговорила:

— Товарищ директор, может, пока не потеплеет, переждете здесь? Стужа ведь, людей обморозите.

— И лошади отдохнут, — добавил один из кучеров.

— Нельзя, товарищи! — сказал Аркадий Андреевич. — Нам каждый день дорог. Война не ждет. Завтра надо быть в дороге…

Где-то — то ли за стеной, то ли на улице — прозвучали позывные московской радиостанции. Все знали, что вслед за этим будут передавать важное сообщение.

Воцарилась тревожная тишина.

Глава девятая РАДОСТНАЯ ВЕСТЬ

1

Каждый день перед Башкирцевым возникали новые задачи.

Вот он один сидит в своем кабинете. В учреждениях города еще не начинали работу. Его никто не тревожит звонками, он спокойно перелистывает листы большого блокнота, где записаны замечания по поводу выступлений товарищей на заседании бюро. Взгляд Башкирцева остановился на имени Сании.

«Школьную работу считаю равнозначной строительству новых железных дорог, поискам полезных ископаемых…»

Башкирцев одобрительно улыбнулся:

— Правильно! Все ли работники просвещения понимают дело так?..

В тот же вечер, когда в школах была закончена работа, в кабинете Башкирцева собралось около полусотни учителей, в большинстве женщины. Были тут и директора школ, и заведующие учебной частью.

— Много говорить не приходится, товарищи, — сказал им Башкирцев. — Положение в стране требует отдавать все силы на помощь фронту. Поэтому, возможно, мы недостаточно уделяем внимания делу просвещения и особенно делу школьного обучения. Некоторые из вас могут подумать, что школьные дела сейчас стоят на втором плане. И в самом деле кое-кто думает так…

Башкирцев привел факты, свидетельствующие об ослаблении дисциплины в ряде школ. Указал на то, что не все дети ходят в школу.

— Хочу сказать, что, если с нашей стороны контроль ослаб, значит, ответственность в этом деле целиком ложится на самих работников просвещения…

И тут Башкирцев привел слова Сании, записанные им в блокноте.

— Вот так, товарищи, будьте требовательны к себе, будьте контролем сами для себя.

Среди приглашенных в кабинет Башкирцева была и Сания. Ее особенно взволновало, когда секретарь, не называя имени, привел ее слова в своей речи.

— Товарищ Ибрагимова, — сказал он в конце заседания, — останьтесь ненадолго.

И когда все ушли, Башкирцев сообщил:

— Мы проверили ваше заявление насчет Баязитова, ему объявлен выговор.

Сания огорчилась.

— Не могу понять, — сказала она, — как Газиз-абый оказался таким?

— Нет, кет, его совесть чиста, — поспешно заметил Башкирцев.

— Как же так?!

— Дело в том, — сказал Башкирцев, отвечая на ее вопрошающий взгляд, — что прямой вины за ним нет. А есть неосмотрительность, недопустимая для руководящего работника… — И он рассказал о том, как злосчастный шарф достался Баязитову.

— Значит, он на самом деле невиновен? — обрадовалась Сания. — За что же такое наказание?

— Виновен! Для человека, сидящего на его месте, это большая вина.

— Да, — вздохнула Сания, — жаль, что так получилось. Мне хочется поговорить с ним, объяснить ему, почему не могла поступить иначе…

— Это ваше дело. Только вряд ли сумеете его увидеть.

— Почему?

— Он уехал в Казань. Возможно, оттуда направится прямо на фронт.

2