Чосер

предположений.

Однако ребенок мог существовать. В позднейшем своем произведении, озаглавленном

“Трактат об астролябии”, Чосер обращается к “младому Лоуису, сыну моему”, “достигшему

нежных десяти годов”; в тексте указана и дата, соответствующих астрономических

исследований и расчетов – 1391 год, а у нас нет оснований отрицать и создание в том же году

самого трактата. Следовательно, маленький Льюис на свет появился в 1381 году, лишь через

несколько месяцев после судебной тяжбы с Сесилией Шампейн. История интригующая, хотя

и не совсем понятная. Во всяком случае, благодаря ей поэтические уверения Чосера, что при

дворе Венеры он чужой и в любовном искусстве неискушен, приобретают несколько иную

окраску: он не так прост, как о нем, может быть, думали ранее, а самая искренняя и чистая

поэзия может обернуться фальшью.

То же может относиться и к убедительности в оценках общественных событий.

Устройство бракосочетания Ричарда II с Анной Богемской шло как положено и продвигалось

успешно, однако руки дочери последнего императора Священной Римской империи

домогались еще два претендента – Карл Французский и Фридрих Мейсенский. В это время

Чосер пишет поэму о трех брачных конкурентах, но спор переносит в птичье царство. Это

обычный прием средневековой литературы – комически уподобить человеческое сообщество

миру животных, комментируя тем самым дела людские; причем не обязательно с целью

пародийной или сатирической, а чаще просто радуясь многообразию Творения. Начало

“Птичьего парламента” – традиционно: автор погружен в чтение книги, “чьи словеса

старинны”, но почувствовав изнеможение, ложится в постель. Он засыпает, и во сне ему

является провожатый, который ведет его в храм Венеры. Все это так знакомо слушателям

или читателям Чосера, что может быть воспринято лишь как бы личной его печатью, данью

особенностям личного стиля, хоть и отданной иронически и полной самоиронии. Здесь

Чосер вновь изображает себя певцом прекрасной возвышенной и утонченной любви fine amour и искусства ее, вовсе ему неведомого. По выражению его провожатого: Тобою вкус любви утерян; так теряет

Способность различать оттенок пищи

Страдалец, мучимый болезнью, но все же,

Хотя борения любви оставил ты,

Однако можешь их наблюдать и видеть,

Как способен следить за поединком тот боец,

Который, одряхлев, сам к битвам непричастен.

Таков средневековый эквивалент известной мудростн: способный делает, неспособный

– описывает. Так как эти строки, по всей вероятности, написаны были вскоре после истории

с Сесилией Шампейн, “насилии” над ней, о котором было хорошо известно, такое

высказывание следует понимать как сугубо ироническое. Иронии добавляет и то, что в

“Птичьем парламенте” впервые на английском языке восхваляется День святого Валентина, что даже делает обоснованным предположение, будто у истоков празднования этого дня в

Англии, празднования, введенного в подражание итальянцам (а точнее – генуэзцам), стоял

Чосер. Это один из самых значительных, хоть и не столь известных, вкладов его в

английскую культурную жизнь. Возможно также, что поэма читалась на соответствующем

празднике при дворе в честь “владычицы” Любви, чем и объясняется относительная

краткость произведения и общий тон – легкой комедийности содержания – всех этих

сетований и страданий.

Несмотря на банальность темы, художественные средства, используемые Чосером в

поэме, претерпевают изменения. Восьмисложный размер уступает здесь место простору

десятисложника, а назойливая четкость куплета сменяется блеском и великолепием

“королевской строфы” на основе итальянской рифмованной октавы (ottava rima), которую

английский поэт заимствовал у Боккаччо. Такая строфика обеспечивала произведению

большую звучность, а поэту – большую свободу:

Жизнь коротка, искусство – не постичь,

Попытка стоит сил, ну а победа – редкость.

Английская поэзия ранее не знала ничего подобного этому, не владела стихом столь

величественным и одновременно легким, свободным и мелодичным. Чосер являлся великим

экспериментатором. Он ввел в английскую литературу “королевскую строфу”, которой

пользовались потом в течение трех столетий поэты “высокого стиха”. Мы уже отмечали

мастерство, с каким он приспособил к английскому стиху Дантовы терцины, опередив тем

самым “эксперименты” Томаса Уайетта почти на два столетия. В эпоху Чосера язык

отличался особой гибкостью и непредсказуемостью, осваивая лавину хлынувших в него

новых элементов, он был в высшей степени податлив – богатый, неустоявшийся, менявшийся с каждым новым поколением говоривших на нем. Чосера, как и Шекспира, породил и привел в поэзию настойчивый зов, гул этой всепоглощающей среды.

Строфика “Птичьего парламента” – форма универсальная, в руках Чосера допускающая

и введение в поэзию вопиюще ярких просторечий, и использование языка улицы.

Кукушка, утка, гусь кричали:

“Кек-кек”, “га-га”, “ку-ку”.

Сюжет поэмы незамысловат. Приведенный в храм Любви поэт затем оказывается на

близлежащей поляне, куда на Валентинов день слетаются разнообразнейшие пернатые для

сватовства и заключения браков. За орлицей увиваются целых три ухажера – орел

королевской породы и еще два самца; они клянутся ей в верности и вечной преданной

любви, постоянно прерываемые грубыми криками более низкородных птиц, которых

утомили долгие речи, бесконечность церемонии: “Довольно!

Хватит! Закругляйтесь! Не стоят мухи дохлой ваши речи!” Орлица просит года

отсрочки, чтобы понять свое желание, и Леди Природа соглашается повременить, уступая ее

нерешительности. Поэма оканчивается хвалой лету:

Восславим же мы лето, когда солнце