Что предназначено тебе… Книга первая

— Адвока-а-ат… — протянул он, — очень хорошо.

Стефано рванули вверх, так что он едва не рухнул на пол, и, пнув под зад, заставили шагнуть к двери.

После недолгого прохода по коридорам — который, впрочем, самому Стефано показался вечностью, его снова затолкали в камеру. Стефано не удержался на ногах и рухнул на пол. Какое-то время стены, ножки скамеек и чьи-то ноги плясали перед глазами, а затем чей-то сапог перевернул Стефано на спину, и новый голос с удивлением произнёс:

— Ух ты… Смотри ж ты, коп!

Тихий гул, похожий на завывание проголодавшихся гиен, окружил Стефано со всех сторон, а затем ботинок снова ткнулся ему под ребро.

Стефано застонал — больше от безысходности, чем от боли, которая постепенно становилась привычной.

Удар за ударом сыпались на него. Чьи-то ботинки норовили попасть по яйцам, и когда Стефано уже решил было, что сейчас отправится в темноту, чьи-то руки потянули его за волосы, и он увидел прямо перед собой одутловатое мексиканское лицо.

В следующий момент на щеке расцвёл плевок, и Стефано чуть не вывернуло — в последнюю секунду он подавился содержимым собственного желудка, и ничего не произошло.

— А может, того, оприходуем его? — предложил голос из темноты.

Державший Стефано за волосы гоготнул, и ещё несколько мексиканцев сгрудились вокруг.

Какое-то время, казалось, они всерьёз обдумывали это предложение, а затем один — видимо, самый старший — коротко произнёс:

— Нет. Потом.

Собравшиеся кругом заключённые стали расступаться, что-то недовольно бурча, и Стефано остался лежать на полу — уже не в состоянии оценить, как ему повезло.

Дни тянулись за днями, блоки сменяли один другой.

В одной из камер Стефано снова оказался в одиночестве. Потом за дверью послышались голоса, кто-то хохотнул, и камеру заполнили звуки музыки, резонировавшей и, отталкиваясь от стен, снова летевшей в него.

Какое-то время Стефано было всё равно. Но музыка не стихала, становилась громче и громче, и Стефано не знал, сколько прошло времени — за окном всё время стоял мрак — когда он закричал и задёргался, пытаясь встать и рвануться прочь, но не смог. Руки были накрепко скованы за спиной, а подняться без них не хватало сил.

Потом снова были допросы.

Адвокат всё-таки пришёл. Это был скромный мужчина во фланелевом костюме и маленьких круглых очках, который стоял в углу комнаты и молча наблюдал, как, будто бы напоказ, офицер избивает его.

Адвокат явно не собирался протестовать.

На следующее утро Стефано вызвали для разговора в комнату для гостей, где адвокат принялся объяснять, что добросердечное признание смягчает приговор.

Стефано молчал. Ему было ясно всё. Но снова оказаться в тюрьме он не хотел. Нужно было просто перетерпеть — до того момента, когда появится возможность хорошенько обдумать это «всё». Но такой возможности Стефано никто не собирался предоставлять — напротив, все вокруг, словно сговорившись, стремились доставить ему максимум неудобств, боли и отчаяния. У Стефано кружилась голова, ныла спина в районе поясницы, но никто не обращал на это внимания.

С тех пор адвокат разговаривал с ним раз в несколько дней. На десятой встрече Стефано потерял этим свиданиям счёт. Поэтому, когда его в очередной раз пинками заставили подняться и погнали в комнату для свиданий, ничего нового он не ожидал.

Дверь открылась, и на какое-то время Стефано ослепил непривычно яркий свет. Затем глаза его немного попривыкли, и он подумал, что сходит с ума.

За столом перед Стефано сидел Таскони собственной персоной.

Стефано с яростным рыком рванулся вперёд, но двое конвоиров подхватили его за локти и удержали на месте. Третий замахнулся дубинкой, чтобы нанести удар по почкам, но резкий голос мафиози остановил его:

— Хватит.

Стефано тяжело дышал. Мышцы его всё ещё оставались напряжены в ожидании удара.

— Насилие над заключёнными запрещено законом, ты разве не знал? — продолжил Таскони.

— Знал, — поколебавшись, произнёс офицер и чуть отошёл.

— Оставьте нас, — продолжил Таскони.

— Он буйный, — с сомнением произнес офицер.

— Ничего, всё будет хорошо, — Таскони отвёл полу пальто в сторону, демонстрируя револьвер.

В сердце Стефано промелькнула надежда.

«Вот оно!» — пронеслось в голове.

— Я буду хорошо себя вести, — как мог спокойно произнёс Бинзотти и даже улыбнулся, но тут же закашлялся и замолк.

— Надеюсь, что это так, — серьёзно произнёс Таскони и в упор посмотрел Стефано в глаза, так что тому показалось, что его опалило огнём. Даже сейчас сердце его начинало биться сильнее, когда Таскони смотрел на него.

Что-то тихо ворча, двое офицеров вышли за дверь и звякнули замком.

Стефано покосился на стул, попробовал шагнуть вперёд, но качнулся и завалился набок.

Проклятый корсиканец явно не собирался ему помогать, и, заставив себя восстановить контроль над собственным телом, Стефано всё же сделал несколько шагов — чтобы тут же рухнуть на стул и с облегчением вздохнуть.

— Как у тебя дела? — тихо и почти что мягко спросил Таскони.

— Лучше всех.

Стефано сглотнул. В горле пересохло. Стефано смотрел на пальцы Доминико, покручивавшие в руках сигару. Сигара цеплялась за стол, рассыпая кругом крошки табака.

Стефано дико, до безумия хотелось курить, но он молчал.

— Ты убил своего напарника? — спросил Таскони.

Стефано едва сдержался, чтобы не вскочить и не броситься на него. Только поднял на лицо корсиканца тяжёлый взгляд.

— Нет, — упрямо произнёс он.

— Тогда в чём проблема? Почему ты всё ещё здесь?

Стефано молчал. Таскони постучал кончиком сигары по столу.

— Какое тебе дело? — зло спросил Стефано наконец.

— Мне не хотелось бы, чтобы с тобой что-то произошло.

Стефано молчал.

— У тебя есть адвокат? — продолжил Таскони после долгой паузы.

Стефано покачал головой.

— Понятно, — произнёс Таскони задумчиво и откинулся назад. Во взгляде его проскользнуло нечто похожее на высокомерный смешок, — бедный, бедный коп. Они сгноят тебя здесь. Дело даже не попадёт в суд.

— Пошёл ты…

— Не стоит так разговаривать со мной, — Таскони опустил сигару на стол, неторопливо встал и, подойдя к Стефано, бережно поднял за подбородок его лицо, заставляя смотреть себе в глаза, — знаешь, Бинзотти, из тебя мог бы выйти толк.

— Вот как?