Что такое Израиль
Шрифт:
Тысячи палестинцев отдалились на считанные километры от своих домов – бежали от наступавшей еврейской армии в соседние деревни и города. Польстившись на их земли и дома, победители изобрели оруэлловскую категорию «присутствующих отсутствующих». Под нее подошли палестинцы, бежавшие во время боев не за границу, но в соседнее село или городок – как, например, жители Сафурие, нашедшие убежище в соседнем Назарете. И они лишились своих домов и земель.
Отсутствующими признали и жителей села Эйн-Худ, на склонах Кармила, которые укрылись в полях от артобстрела. Их конфискованные земли отошли религиозному кибуцу Нир-Эцион, а их деревня стала «живописным поселком художников» Эйн-Ход, где живут либеральные израильтяне, социалисты и борцы за права человека. Румынский еврей Марсель Янко создал здесь музей дадаизма, многие поселенцы рисуют и торгуют картинами и домами.
Беженцы
22
Susan Slyomovich, The object of memory. University of Pennsylvania, 2000.
Израильские власти использовали и другой прием: поля и сады уцелевшего палестинского села провозглашались «закрытым военным районом», крестьянам не разрешали их обрабатывать, а затем эти земли конфисковывали, как необрабатываемые. Только в одном 1953 году, по израильским данным, с помощью этой уловки было конфисковано около одного миллиона дунамов [23] земли, а всего с 1947 года по наши дни доля земель, принадлежавших палестинцам, упала с 90 до 15 %.
За конфискованные земли израильские власти предлагали компенсацию – примерно в 100 раз ниже стоимости земли. Захваченные земли были переданы Земельному управлению и Национальному фонду, а те сдают их в аренду – только евреям.
23
Дунам – единица площади, которая использовалась в странах, входивших в Османскую империю. Один дунам равен 1000 м2.
(Израильские власти, стремившиеся «иудаизировать» долину Ара, призвали молодые пары селиться в новом еврейском поселении Кацир, построенном на конфискованной палестинской земле «только для евреев». Палестинец, гражданин Израиля Каадан обратился с просьбой о приеме, но ему отказали. Каадан подал в суд, там его дело и застряло. Другой палестинец, Фатхи Махамид, поступил хитрее. Покупку за Фатхи совершил в 1995 году израильтянин, еврей и диссидент, Ури Дэвис. Только когда дом был достроен, жители поняли, что их будущий сосед – палестинец. Поселенцы встали грудью и отказались пустить законного собственника. Фатхи прибег к помощи закона, и Верховный суд принял его сторону. О победе израильского правосудия писали все газеты Запада, поздравляя нас с ликвидацией остатков расизма. Но, несмотря на победу в суде, Фатхи и по сей день не смог въехать в свой дом. В 2009 году Ури Дэвис принял ислам, женился на палестинке и переехал жить в Рамаллу.)
Чтобы стереть с лица земли память о законных хозяевах, израильские власти уничтожили сотни деревень бульдозерами и динамитом, а на их руинах построили новые, еврейские поселки и города. Там, где не хватило евреев, были посажены быстро растущие сосны, скрывшие чужие дома и могилы. Чужая культура не представляла ценности для пришельцев еще со времен Кортеса. Дуайен израильских археологов Ига-эль Ядин, раскопавший Масаду, требовал в 1949 году уничтожить средневековую Тивериаду, чтобы палестинцы не могли туда вернуться.
Одна из самых мрачных фигур той поры – Иосиф Вейц. Деятель Еврейского национального фонда, он подталкивал ленивое, по его мнению, израильское руководство к захвату и уничтожению деревень. «Я отмечал на своей карте земли арабских деревень, – писал он в дневнике, страшном
документе эпохи, – я хочу поглотить все». Вид опустошенных деревень, вызвавший у меня сострадание, у него рождал другую эмоцию: «Стыдно, что они еще не заселены евреями».Литература передает дух эпохи лучше, чем сотни документов. Самех Изхар, один из самых интересных израильских писателей, автор огромного романа «Дни Циклага» (израильского «Улисса», по словам критики), провел войну 1948 года на фронтах в рядах Палмаха, был членом парламента от правящей партии, прожил длинную жизнь и скончался в 2006 году. Его длинная повесть «Хирбет-Хизе» – самое важное произведение о 1948 годе – представляет большой человеческий, а не только исторический и литературный интерес.
Бойцы Палмаха получают приказ напасть на палестинское село Хирбет-Хизе, по которому уже прокатилась война, собрать оставшееся население и вывезти на грузовиках за «зеленую черту», взорвать каменные дома и сжечь хижины, арестовать молодежь и подозрительные элементы. Они окружают село, устанавливают пулеметы. Один из бойцов предлагает заминировать возможные пути отхода жителей: «Они побегут туда, а мы там положим мины. Один арабуш подорвется, а десяток ляжет. Тут остальные побегут сюда, а тут мы их из пулемета положим! А то развели вегетарианство. Только собрать их с холмов, мол. Завтра они вернутся, а мы их снова прогоним».
Палмаховцы открывают огонь из пулеметов по деревне. Крестьяне бегут, герои Палмаха строчат из пулемета по убегающим мужчинам – и женщинам, которых легко отличить по платью, – с ликованием отмечают точное попадание. По дороге в село они встречают старого палестинца с верблюдом, на которого навьючено все добро старика, жестоко издеваются над ним. Один боец упрашивает командира позволить ему прикончить старика. В это время саперы начинают подрывать дома деревни, и над Хирбет-Хизе возносятся вопли женщин. Палмаховцы едут по деревне и собирают уцелевших: стариков, слепых, хромых, женщин с детьми. Их загоняют на грузовики и отправляют в изгнание, из которого нет возврата.
Рассказчика начинают одолевать угрызения совести. То, как изгнанники-евреи изгнали крестьян, да и грузовики, напоминают ему недавние ужасы войны. Но его успокаивает командир: «В эту Хирбет Как-Ее-Там приедут новые иммигранты, возьмут землю, обработают ее. Будет прекрасно!» «И впрямь, как я не подумал?! – размышляет рассказчик. – Здесь мы поселимся, примем иммигрантов, откроем школу, и магазин, и синагогу. Да здравствует еврейская Хирбет-Хизе! Никто и не подумает, что была другая Хирбет-Хизе, что мы пришли, прогнали, отобрали, расстреляли, сожгли, взорвали, выбили и изгнали».
Повесть была написана и опубликована в 1949 году, когда еще дымились руины Хирбет-Хизе. Несмотря на легкие угрызения совести, Изхар не кается. Он скорее гордится своей нежной совестью, как мы гордимся чувствительностью дочки, которая не может смотреть, как режут барашка.
Израильская мифология гласит: война с палестинцами, «с арабами», вечна и неизбежна, ибо зиждется на желании палестинцев сбросить евреев в море. Израильские пропагандисты готовы обосновать это различием между «Дар эль-Ислам» и «Дар эль-Харб», старинной мусульманской дихотомией мира ислама и мира неверных, подлежащего завоеванию. Они напоминают о священной войне, об изначально воинственном характере ислама, о жертвах гитлеровского геноцида и петлюровских погромах, об извечном еврейском страдании. Они любят сравнивать Арафата с Гитлером и напоминать о пытках и кострах инквизиции. Но за всем этим стоит более реальное и ощутимое основание – захваченная собственность.
Именно это объединяет в мнимом союзе кибуцы, взявшие себе огромные земельные наделы целых многолюдных деревень; восточных евреев, заселивших дома палестинцев Рамле и Лода; богатых и влиятельных израильтян, прибравших к рукам дворцы Тальбие и Герцлии-Питуах. Даже самые либеральные – обычно богатые – израильтяне с ужасом отвергают идею возврата награбленного в 1948 году. (Передел после 1967 года был малым по сравнению с переделом 1948 года, и потому гораздо больше израильтян готовы говорить об отказе от завоеваний 1967 года. Так, в 1967 году израильские власти конфисковали земли в Еврейском квартале Старого Иерусалима. Часть этих земель и домов принадлежала евреям до 1948 года, и их конфискация иорданцами всегда приводилась в качестве довода за конфискацию арабских домов в Коридоре. Возврат Еврейского квартала не привел к возврату Катамона беженцам. Дома в Еврейском квартале разошлись по протекции. Так, один ультрапатриотический писатель и правый политический деятель получил в Еврейском квартале дом за десять тысяч долларов и сразу перепродал его с многократной прибылью.)