Что такое Израиль

Палестинцы, жители Святой земли, – прямые потомки древних обитателей страны. Они чтят ее святых, от Моисея и Давида до Маккавеев и Иисуса, и ее святыни, от Храмовой горы до Пещеры Патриархов и Гроба Господня. Они веками возделывали ее поля, виноградники, оливковые рощи, ухаживали за ее родниками. Пришельцы-евреи тоже потомки древних обитателей страны, давно покинувших ее в силу разных обстоятельств и хранивших ее древнюю религию. Объединившись, слившись в один народ, пришельцы и местные жители смогли бы исцелить древнюю шизофрению Палестины, стародавнее раздвоение личности, по которому оставшиеся в Палестине перестали считать себя евреями, а евреи за рубежом уже не мыслили себя палестинцами. Вместо этого две половины единого целого взялись за оружие, стараясь уничтожить друг друга. Погромы в Хевроне и Яффе показали, что и палестинцы способны на резню и уничтожение мирного населения.

Говоря мудрыми словами Джеральда Бреннана (он писал про гражданскую войну в Испании): «В гражданских войнах больше крови проливает победитель». В войне 1948 года победили евреи. Так что пролитая кровь была палестинской – и она отравила отнятую у палестинцев землю.

Глава XXI. Беженцы и террор

Но в Палестине и раньше сомневались в намерениях поселенцев-сионистов. Еще в 1920-х годах иерусалимский каноник Вадди предупреждал, что «евреи станут тиранить нееврейское население». В 1948 году, когда поток беженцев стал реальностью, люди, увидевшие это своими глазами, не смогли хранить наивность и оптимизм, которых хватало десятилетиями на расстоянии. Первым человеком, увидевшим, понявшим, сказавшим и пострадавшим за это, был граф Фольке Бернадот, одна из трагических фигур трагического года.

Бернадот, племянник короля Швеции, был одним из руководителей Международного Красного Креста в 1945 году, когда он направился в Третий рейх спасать узников концлагерей – на Западе опасались, что, потерпев окончательное поражение, нацисты убьют всех свидетелей их зверств. Ему удалось добиться разрешения на эвакуацию тысяч скандинавских заключенных, а также многих евреев. (Так спаслась, среди прочих, Корделия Эдвардсон, еврейка из Польши, ставшая известной журналисткой и корреспондентом шведской газеты «Свенска дагбладет» в Иерусалиме.) Поэтому в 1948 году ООН назначила Бернадота своим специальным представителем в Палестине. Поначалу он должен был носить титул верховного комиссара, как и глава британских мандатных властей, но затем, в последнюю минуту, его предпочли назвать посредником ООН.

Бернадот прибыл в Палестину с самым проеврейским и просионистским настроем. Он знал лучше многих о трагедии европейского еврейства и питал к евреям теплое чувство спасителя к спасенным. Он хотел добиться мира между арабами и евреями. Но Бернадот быстро убедился в том, что евреи не спешат прекратить войну, но пытаются завоевать всю Палестину, включая земли, отошедшие к палестинцам по плану ООН. Особое впечатление произвели на него беженцы, сотни тысяч беженцев, сгрудившихся на улицах Рамаллы и Наблуса, он с ужасом думал об их судьбе, об опасности эпидемий, о том, как они проведут дождливую зиму. Граф предложил вернуть беженцев, выплатить компенсацию тем, кто вернуться не захочет, заключить перемирие, слегка упростить границы, предусмотренные планом раздела. Он предлагал отдать евреям Западную Галилею в обмен на Негев. Бернадот не понимал, что для правительства Израиля резолюция ООН не более чем отправная точка, что оно собирается и захватить Западную Галилею, и удержать Негев и не только не намерено возвращать беженцев, но надеется еще умножить их число.

Бернадот стал объектом яростной травли. (Так в 2010 году была развязана травля судьи Голдстоуна, осудившего израильские военные преступления в Газе.) Правительство Бен-Гуриона не имело желания поступиться «плодами побед» и прекратить войну до полной победы. В книге «В Иерусалим» граф пересказывает свою беседу с израильским министром иностранных дел Моше Шаретом: «Евреи считают, что у них два врага. Арабы все еще враг номер один, но я и наблюдатели ООН находимся на почетном втором месте. Арабы помогали нам всемерно, в особенности во время второго перемирия. Евреи, со своей стороны, все время совали палки в колеса и пытались затруднить нашу работу. Я не понимаю, – продолжал я, – почему еврейское правительство относится столь высокомерно и злобно к представителям ООН. Во-первых, нет сомнений, что еврейское государство в Палестине будет существовать. Во-вторых, евреи должны постараться смягчить взаимную ненависть евреев и арабов, ведь арабы в любом случае останутся соседями евреев. Так, израильское правительство могло проявить великодушие в вопросе арабских беженцев, но проявило лишь упрямство и жестокосердие. Оно могло бы показать, что многострадальный еврейский народ понимает чувства беженцев и не хочет, чтобы они страдали так, как страдали евреи».

Бернадот был лишь первым из множества сторонних наблюдателей, пришедших к переоценке конфликта на основе личных наблюдений. Он сам отдавал себе в этом отчет: «Вскоре в Палестину прибудут триста наблюдателей ООН из четырех стран. Я знаю по личному опыту: по прибытии эти наблюдатели будут симпатизировать еврейскому делу, но я знаю также, что вскоре сила обстоятельств вынудит их изменить свою позицию». Интересно, что эти слова Бернадота остаются верными и по сей день. Несколько лет назад генерал войск ООН норвежец Одд Булл, которого израильтяне считали «своим в доску», вернувшись домой, написал книгу, содержащую резкую критику политики Израиля. Тогда израильтяне немало мучились вопросом: почему даже произраильски настроенные наблюдатели ООН после короткого пребывания в Святой земле становятся сторонниками палестинцев? Дело в том, что кристаллизованный в романе Леона Юриса «Экзодус» («Исход») израильский миф о жестоких и ленивых арабах и трудолюбивых израильтянах, превращающих пустыню в сад, не выдерживает рассмотрения с близкого расстояния. На него нужно смотреть издалека, из Нью-Йорка, из Милуоки, на худой конец, из бастионов еврейских поселений. С человеком, выбирающимся из кольца осады и идущим по земле, происходит то же, что произошло с графом Бернадотом: он начинает видеть реальность.

Израильское руководство боялось, что к словам Бернадота прислушаются, что лопнет мыльный пузырь «арабской военной угрозы», «арабского упрямства», «арабского Голиафа, противостоящего еврейскому Давиду» и станут видны подлинные проблемы: проблема беженцев, проблема захвата арабских земель. Семнадцатого сентября 1948 года граф Бернадот был убит боевиками Лехи (бандой Штерна), во главе которых стоял будущий премьер-министр Израиля Ицхак Шамир. Убийцы – Ицхак бен Моше, «Рыжий» Зингер, Иошуа Коэн и Мешулам Маковер [26] – не провели ни одной ночи в тюрьме, хотя власти прекрасно знали их имена. Иошуа Коэн стал близким другом старости Бен-Гуриона, а главарь и организатор убийства Ицхак Шамир – премьер-министром Израиля. Но и этого показалось мало, и Бернадот, сраженный пулями, был убит во второй раз – чернилами. Распространили фальшивку, «письмо Бернадота Гиммлеру», в котором граф якобы просил рейхсфюрера СС не освобождать евреев из концлагерей и побольше обстреливать Лондон ракетами Фау-2. С годами было доказано, что речь идет о грубой подделке, но к тому времени политический капитал был уже заработан убийцами Бернадота и их союзниками в правящей верхушке Израиля.

26

Marton Kati, A Death in the Jerusalem. N. Y.: Arcade Publishing, 1996.

(Интересно сравнить посмертную судьбу двух шведских аристократов – Бернадота и Рауля Валленберга. Оба спасали евреев из нацистских концлагерей, оба погибли почти одновременно, но имя закончившего свои дни в советской тюрьме Валленберга стало знаменем многолетней борьбы с Советской властью, многие улицы и площади городов мира названы его именем, убитый же сионистами Бернадот совершенно забыт даже в его родной Швеции.)

Только сейчас понимаешь, как прав был Бернадот. Ведь война 1948 года могла быть последней арабо-израильской войной. Если бы она завершилась стабилизацией на указанных ООН границах, без захвата и изгнания, возможно, на основе этоса первопоселенцев спокойно сформировался бы новый народ. Естественное сопротивление палестинцев пришло бы раньше или позже к концу, и не было бы растянувшейся на десятилетия кровавой драмы террора. Ведь первыми «террористами» стали крестьяне Сатафа и Субы, возвращавшиеся в родные места, чтобы хоть собрать маслины или захватить оставшуюся рухлядь. Их встречали пулеметным огнем. Время от времени тренировавшаяся в Сатафе 101-я часть переходила «зеленую черту» и устраивала резню в лагерях беженцев.

Крестьяне стали возвращаться в родные места почти немедленно после завершения военных действий. Правительство Бен-Гуриона было полно решимости воспользоваться плодами «чуда арабского бегства». Возвращавшихся называли сначала «инфильтрантами», потом – «федаинами» (боевиками). Многих «инфильтрантов» убили на месте израильские силы безопасности, других изгнали. «Инфильтрантов следует изгнать немедля», – написал Бен-Гурион в своем дневнике. Прогоняли и тех, кто успел добраться до покинутого дома. Израильский журнал «Гаолам газе» опубликовал фотографии, демонстрирующие, как поступают с инфильтрантами. В фоторепортаже имелся пробел. Как было указано редакцией, «есть вещи, о которых лучше не говорить». Вдоль границы установили военную зону. Пойманных в ней инфильтрантов не задерживали, а убивали на месте без предупреждения.

В романе «Опсимист» (оптимист плюс пессимист) Эмиля Хабиби так описывается поимка «инфильтрантов»:

Военный комендант выхватил пистолет и бросился в заросли кунжута. В кустах он обнаружил крестьянку – она сидела на корточках и на коленях держала ребенка.

Комендант крикнул:

– Ты из какой деревни?

Женщина продолжала сидеть молча.

– Ты из Барвы?

Она не отвечала.

Тогда он приставил пистолет к виску ребенка и закричал:

– Отвечай, а то убью!

На этот раз женщина ответила ему:

– Да, из Барвы.

– Ты возвращаешься туда?

– Да.

Тогда он заорал:

– Разве я не предупреждал, что тот, кто вернется туда, будет убит? Вы что, порядка не понимаете? Думаете, с вами шутят? Вставай и уходи куда хочешь, но на восток. А если снова увижу – тебе несдобровать.

Женщина встала, взяла за руку сына и пошла, не оборачиваясь, на восток. Удаляясь, фигуры женщины и мальчика становились все больше, пока не растворились в лучах заходящего солнца.

Другие пойманные в Галилее инфильтранты были собраны в мечети Эль-Джаззара в Акке – туда попадает и герой-рассказчик, «опсимист», после того как ему удается вернуться в Израиль из Ливана. В мечети его окружают беженцы и засыпают вопросами о своих родственниках: не встречал ли он их в Ливане?

– Мы из деревни Кувейкат, ее разорили, а нас прогнали. Ты не встречал кого-нибудь из Кувейкат?

Я ответил:

– Нет, не встречал никого.

– Я из Маншии. Там и камня на камне не осталось. Только могилы. Встречал кого-нибудь из Маншии?

– Нет.

– А мы из Умка. Деревню снесли, место распахали, маслины вырубили. Знаешь кого-нибудь из Умка?

– Нет.

– А мы из Барвы. Нас выгнали, а деревню разрушили. Наших не видал?

– Видал одну женщину. Она пряталась со своим сыном в кустах у дороги.

Стали гадать, кто она. Назвали имен двадцать. Тут один мужчина закричал:

– Хватит! Это мать Барвы. Вот и все.

Все замолчали. Потом голоса стали упрямо называть родные деревни, которые, как я понял, были стерты с лица земли:

– Мы из Рувеи.

– Мы из Хадсы.

– Мы из Дамунка.

– Мы из Мазры.

– Мы из Шааба.

– Мы из Миары.

– Мы из Вараат-ас-Сариса.

– Мы из Зейта.

– Мы из Бассы.

– Мы из Кабири.

– Мы из Икрита.

– Мы из Барама.

– Мы из Дейр-эль-Каси.

– Мы из Сасы.

– Мы из Габисии.

– Мы из Самхаты.

– Мы из Сафсафы.

– Мы из Инана.

– Мы из Фарада.

Но я не вспомню названия всех деревень, упомянутых в ту ночь во дворе мечети Эль-Джаззара.