Что-то кроме магии

Ему не потребовалось поднимать голову: упругая дрожь руки, жар, опаливший кисть, свидетельствовали — получилось! Пандора, это и для тебя тоже!

Дежурные полицейского кордона, пассажиры судна, отошедшего из-за шторма подальше от берега, жители Истборна — все увидели чудо: над пустой оконечностью Бичи-Хэд взметнулся на фантастическую высоту столб багрово-рыжего пламени, точно кто-то исполинским факелом попытался поджечь облака. Они и впрямь обуглились, набухли грозно, нависли, стремясь смять, уничтожить огонь, и, в один миг прорвавшись жестоким ливнем, все-таки погасили его.

...Нестерпимая боль пронзила все тело. Рука бессильно повисла, он не удержал равновесие и упал на одно колено. И тут же — точно она ждала именно этого — сверху рухнула стена ледяной воды. Он промок мгновенно, попытался встать, но ливень вколачивал в землю, слепил, не давал разглядеть ничего вокруг.

— И все равно я смог, смог, — твердил Северус, держась за обожженную руку. Палочка выпала, и он чуть не потерял ее в мутных потоках, которые неслись с обрыва. Струи хлестали по лицу, но он крикнул небу: — Тебе меня не убить!

Сквозь гул воды донеслись крики и топот ног. Он обернулся: очевидно, дезиллюминационные чары рассеялись, и теперь к нему бежали полицейские.

— Не так быстро, господа! — рассмеялся он. — Все равно не успеете!

Сил на трансгрессию оставалось всего ничего, он не справился с воронкой и оттого не приземлился благополучно на крыльцо, а обрушился с потолка в кухне, наделав грохоту — мокрый, оскаленный, дрожащий от напряжения. На шум прибежали Лавгуд и Квиррелл, начали что-то говорить, перебивая друг друга, но он их не слушал: он смотрел на Пандору. Она была в кухне одна, когда он появился; отшатнувшись поначалу в испуге, замерла, точно не узнавая; быстро справилась с собой, взяла полотенце и как ни в чем не бывало принялась вытирать его лицо, бережно касаясь щек и лба. И от этих простых движений, от грустной улыбки и тепла мягких рук, что убирали с висков прилипшие пряди, стало так хорошо... и больно, как никогда.

* * *

— Лучше б вы с курортницами безобразничали, честное слово, — Джайлс Уильямсон укоризненно покачал головой. — Задали вы нам работы, мистер Снейп! Весь отдел сейчас занят корректировкой памяти полицейских и подготовкой соответствующих статей в прессе. А вы хотя бы отдаленно представляете, насколько это трудно в данной ситуации?! Огонь наблюдал весь Истборн, его сфотографировали, но никто не видел, чтобы на утесе готовилось световое шоу или что-то подобное! Выход подземного газа также исключается... Вот и думай теперь, как выкрутиться. И что за нелегкая вас туда понесла?!

— Пьяный был, не помню, — сидящий перед ним Северус не поднимал глаз от сложенных на столе собственных рук. Правая кисть была забинтована.

— Час от часу не легче! Покажите палочку. Если сейчас окажется, что пользовались непростительным...

— Пользовался, — тихо подтвердил Северус.

Уильямсон сердито сопел, сканируя обгоревшую палочку на использованные заклинания и затем проделывая с ней некие загадочные манипуляции.

— Вы ошибаетесь, это «Инсендио Максима», — раздельно и громче, чем надо, объявил он. Присутствующие при допросе Лавгуды и Квиррелл обменялись понимающими взглядами. — Тем не менее алкогольное опьянение — это отягчающее обстоятельство. Плюс ваше прошлое, мистер Снейп... — чиновник вздохнул, — боюсь, дело серьезное. Вам грозит год в Азкабане или штраф в размере от пяти до десяти тысяч галлеонов. Если, конечно, директор Хогвартса не предпримет какие-то меры...

— Вряд ли.

— В любом случае давайте сюда вашу левую руку, — Уильямсон защелкнул на его запястье тонкий металлический браслет, который тут же засветился красным. — В соответствии с установленной процедурой следствия бумаги по вашему делу поступят в Сектор борьбы с неправомерным использованием магии в течение трех суток. По моему опыту, разбирательство начнется не раньше, чем через неделю после прибытия документов. Браслет — это портключ в Министерство и одновременно сигнализатор. Рекомендую вам не мешкая озаботиться сбором необходимой суммы — или готовиться к тюрьме, — он сделал паузу в официальном монологе, заметив, как сжалась в кулак левая кисть преступника. — И примите добрый совет напоследок: не пытайтесь снять или заблокировать сигнализатор. Добавите себе еще полгода отсидки.

Мысль об Азкабане в первый момент заставила внутренне усмехнуться: как от тюрьмы ни бегай, все равно в нее упрешься. Но злое веселье мигом улетучилось, когда он до конца осознал смысл слов Уильямсона — полгода заключения! В сентябре приедут его слизеринцы... Где декан? За решеткой! Кто заменит его? Неужели снова вернется Слагхорн и все, чего удалось добиться за эти несколько месяцев, пойдет прахом? Северус повалился лицом в подушку, чтобы заглушить стон отчаяния. К счастью, его и так никто не мог слышать: в своей комнате он был один.

Десять тысяч галлеонов! Или пять — если повезет... Впрочем, в его положении разница в пять тысяч ничего не меняла: такая сумма у него появлялась лишь однажды, когда он собрался заказывать подарок для Лили. Тогда он варил особо редкие и запрещенные зелья для ближнего круга Повелителя. Но где они все теперь... Оставался единственный выход: идти на поклон к Малфою.

После того как министерский чиновник отбыл, Лавгуд предложил часть денег взаймы на неопределенный срок; другую половину вызвался собрать Квиррелл. Потребовалось немало усилий, чтобы объяснить, почему он отказывается от их предложений. Квиринус позже зашел к нему еще за одним разъяснением: он не поверил в версию того, что все произошедшее явилось просто пьяной выходкой. «Снейп, когда ты надираешься, то выглядишь совсем не так. Зачем лгал Уильямсону?» — «Ну не объяснять же ему, что мне не давал покоя наш ночной разговор! И что я увидел черный свет, как тогда на Астрономической башне... Бог, высшая сила, — не знаю, как правильно назвать, — но она бросила мне вызов» — «И ты?..» — «Я ответил».

Северус решил отправиться в Хогвартс в тот же день: он не хотел дожидаться совы от директора, которому, конечно же, сообщат о проступке подчиненного. Кроме того, требовалось как можно скорее отправить письмо Малфою.

Уложив вещи, огляделся в последний раз. Здесь так хорошо спалось и думалось... Бичи-Хэд безмятежно белел в окне, а небо сияло такой синевой, что сама мысль о дождях и штормах казалась абсурдной.

В дверь тихо постучали, и вошла Пандора. Она не проронила ни слова с момента его появления в кухне, и он теперь ожидал упреков и выговора за беспечность. Но тишина в комнате осталась нерушимой.

— Вы, наверное, осуждаете меня? — не выдержал он.

— Нет... Я вам завидую, — глядя на него с какой-то странной тоской, призналась Пандора. — Завидую вашей смелости идти против правил, вашему праву на риск... У меня его уже нет. Но как же мне хотелось стоять тогда на утесе рядом с вами и поджигать брюхо тучам!

Она раскраснелась, глаза вспыхнули решимостью, точно не мирные стены окружали ее, а гроза и буря, что-то неукротимое, бесшабашное и неуловимо притягательное появилось во всем ее облике... Северус шагнул к ней.

— Мы едва ли увидимся снова. Хочу тебя запомнить, — ее голос упал до шепота. Она подошла совсем близко, закинула ему руки на шею и прижалась горячими сухими губами к его губам.

Поцелуй получился коротким. Пандора почти оттолкнула его и, не оглядываясь, быстрым шагом вышла из комнаты.

Позже, на пороге дома, она вместе с мужем прощалась с ним, как и положено радушной хозяйке: в меру тепло, с легким сожалением по поводу скоропостижного отбытия. Ответила на рукопожатие, пожелала благополучного и скорейшего окончания его дела в Министерстве. И уже почти растворившись в вихре трансгрессии, он поймал ее взгляд... Наверное, так смотрят в небо птицы, у которых подрезаны крылья.