Что-то взятое взаймы

Обращаться можно в одежде, если приспичит и нужно вот прямо сейчас, но придется бегать в ошметках, а после обратного обращения уже ничего от одежды и не останется. У меня не было запасных вещей, и поэтому я залезла в кусты, беззвучно, но очень выразительно ругаясь, стащила с себя все и села на землю.

Никаких медитаций, никаких заклинаний, весь секрет в том, чтобы превратить скелет человека в скелет животного, и самый неприятный момент — когда встают на места внутренние органы и накрывают дикая тошнота и спазмы. Я выворачивала суставы, вслушиваясь в протестующий хруст, тянула в стороны руки и ноги, становящиеся лапами, раздраженно моргала, фокусируя зрение хищника. Сразу стали отчетливей запахи, и уже на этапе выдавливания из себя хвоста — хоть раз попытаться обратиться без него, интересно, что будет? — я уловила то, ради чего это все и затеяла.

Дернув пару раз хвостом и убедившись, что он достаточной длины, я высунула нос из кустов. Камера, которая на меня сейчас смотрит, заметит собаку. Страшную, правда, как вся моя жизнь, но, может, ее сурово потрепало.

На камеру я не пошла, развернулась и вышла с другой стороны, надеясь, что охрана не мечется и не поднимает всех по тревоге из-за теперь еще и моей пропажи. Найти они меня, конечно, найдут, но я буду вынуждена объяснять странности в моем поведении. С другой стороны, где еще бегать голышом, как не в охраняемой заброшке?

Лапы отвыкли от камней и земли, когти слишком длинные. Всматриваться в них никто бы не стал, а жаль, я бы позволила фото сделать, и пусть потом кто-то с пеной у рта доказывал на весь интернет, что это страхолюдное нечто, гибрид шакала, медведя и зверя с картины умалишенного средневекового художника, было со свежим маникюром. Поводя ушами, я трусила по дорожке на запах.

Мы с Вадимом уже проходили здесь. Не совсем по этому маршруту, но проходили, и ничего не учуяли.

Где может лежать тело так, чтобы его не смогли обнаружить? Там, где его никто не искал. Почему его там не искали? Потому что тела там не могло быть.

Призраки повторяют участь своих безжизненных тел, а затем, совершенно лишаясь связи с плотью, трансформируются в то, чем были когда-то. Баба Леля, как я рассчитывала, свалит из подъезда ко всем чертям прежде, чем вместо кошмара наяву я начну видеть ее такой, какой она была при жизни: неприятной, неопрятной, но все же похожей на человека. Но придется терпеть ее, пока дом не снесут и соседи не разъедутся по новым квартирам.

Призраки способны общаться, доносить мысль, досаждать, надоедать, но время идет, и в конце концов из всех возможностей остается лишь занудное присутствие, с которым только мириться.

Там, где давно не было ни одного человека, призрак не мог быть настолько отчетливым. Обреченный скитаться на месте собственной смерти, он должен истлеть. Что-то дало этому призраку новую жизнь, и я догадывалась, что это было.

Ни один призрак еще не убил ни одного человека — это следует помнить, чтобы не удрать обратно в кусты, поджав хвост.

Я добралась до здания, принюхиваясь, начала его обходить. Здесь все облазили, все обыскали, полагая, что Ломакин зайдет туда, куда физически мог попасть. Во все внутренние помещения, даже закрытые на ключ. Поисковики добросовестно осмотрели все, кроме, возможно, единственного неучтенного места.

Стоило ли мне туда пробираться? Наверное, нет, тем более с риском для жизни. Ломакин вот туда попал, но каким образом, и я пыталась среди множества запахов выявить не только запах мертвечины, но и след человека.

Коллектор. Прекрасно работающая до сих пор система отвода лишней воды. Вход в него был не из здания — иначе ту вонь, которая вела меня, учуяли бы если не спасатели, то мы с Вадимом, но в доме и вокруг него пахло прелью, влагой и временем.

Я осмотрелась и, не заметив камер, села и с наслаждением почесала правое ухо. Гибкость в облике зверя невероятная — в сравнении с человеком, и я в очередной раз дала себе слово почаще вспоминать, кто я есть, и не думать, что могу наткнуться на заблудившегося грибника.

Смогут ли оборотня обвинить в убийстве по неосторожности, если грибник не выдержит вида моей доброжелательной зубастой хари, или спишут все на несчастный случай?

Полицейские и спасатели потоптались знатно, времени вычленять след Ломакина из десятков других не было, я плюнула и пошла прямиком на смрад. Пару раз я чихнула, вонь стала сильнее, и я завертелась на месте, выискивая то, из-за чего мне грозило предстать перед кем-то, уполномоченным задавать мне вопросы, в чем мать родила.

Потом я села. Голова кружилась, я прижала уши и негромко завыла. Это было уже не человеческое, а звериное, но ему нужно было дать выход. Влага ушла не полностью, я сидела некоторым образом в луже, но лапы и брюхо у меня без того мокрые, так что переживу.

Ливневки забетонировали, сузив их пропускную способность. Здесь, наверху, потоки воды быстрее расправились с бетоном. Я встала и поскребла лапой решетку — вонь нестерпима, а изначальной ширины ливневки в этом месте достаточно для того, чтобы в ней застряло человеческое тело.

Встряхнувшись, я прогулялась вверх по ливневке. Мы проходили неподалеку, метрах в десяти, и не нашли ничего, и ничего не учуяли — неудивительно, это для оборотня запах резкий, а для людей вода размывает то, что осталось от бедняги Ломакина, и уносит, разносит по всей дренажной системе, растаскивает черт знает куда.

Непостижимым образом Ломакин попал в ливневку, а я предсказуемо уперлась носом в забор. Ни единой дыры ни в ограде, ни в решетке ливневки, наверху угрожающе щерится колючая проволока и мигает очередная камера… Черт. Я подумала, покрутилась и сделала то же, что сделал бы любой зверь, а потом закидала результат листьями — как сумела.

Потом я опять почесала ухо, больше для зрителей, если они есть, и побежала к кустам, где сложила одежду. Буду расторопна — успею снова стать человеком до того, как приедет охрана или полиция. Буду убедительна и покиваю, мол, бегал тут пес, куда делся, понятия не имею.

Мы нашли кенотаф, разгадали тайну смерти Ларисы, отыскали Ломакина. Миллион у нас в кармане, можно спокойно звонить, кому там Вадим звонил, извещать полицию, расслабиться и провести пару дней подальше отсюда.

Можно себя убедить, что дальше уже не наша забота. Ломакин уйдет, когда его тело сожгут или предадут земле, Лариса уйдет… или останется, но вряд ли кому-то еще причинит вред.

Можно не задаваться вопросом, как Ломакин оказался в коллекторе, почему он гнался за призраком и гнался ли, что он забрал с кенотафа.

Я не установлю это все достоверно, ведь так?

Я уловила бесшумное движение и застыла. Момент был поразительно неудачный — на самом виду, какая-то камера этот участок охватывает, о превращении здесь и сейчас можно забыть. Упущу возможность, и снова ничего не узнаю, а значит, не узнаю уже никогда.

Призрак Ларисы по идее безмолвен, но призрак Ломакина еще может со мной говорить. Стоит ли любопытство разоблачения?