Что-то взятое взаймы

— Стоп, погодите, — рявкнула я, и от неожиданности Вадим вздрогнул. — Это невозможно. То есть нет ничего невозможного, но так не должно быть.

Я корчила дикие рожи — кусала губы, морщила нос и лоб, даже скалилась — единственное, за что мне в детстве здорово прилетало. Бабушка подводила меня к зеркалу, чтобы я убедилась: человек никогда не сможет оскалить зубы так, как оборотень. Мелкая и вредная я пожимала плечами — ничуть не страшно, смешно даже, и лишь в сознательном возрасте до меня дошло, что полвека назад меня за подобное могли бы просто забить батогами.

Вадим терпеливо ждал, пока я перестану кривляться и выдам что-то членораздельное. Я облажалась, и стоило как можно скорее пройти пять стадий принятия собственных косяков.

— Бабка, — сквозь зубы втянула воздух я и с отчаянием посмотрела на Вадима. — По моему подъезду шастает недавно умершая старуха. Свежая, я ее видела вот как вас, и если не знать, что она умерла, ее не отличить от живой. А призрак Ларисы? Ясный, четкий, как только что сформировавшийся. Да?

На месте Вадима я бы подобрала вон ту превосходную лопату и приласкала бы меня по голове, но Вадим сунул салфетки в карман, протянул мне руку, тоже забавно сморщился, вытер ладонь о джинсы и протянул руку снова. Я вложила в его ладонь свою, непроизвольно отметив, что не зная, кому какая рука принадлежит, любой спутает, где мужская, где женская.

— Вы постоянно переспрашиваете об этом, Анна, я давно уже понял — это разгадка всего. К сожалению, я по-прежнему мало чем могу вам помочь. Идем.

— Не можете или не хотите?

Вадим остановился. Кто меня тянул за язык?

— Простите, — я закусила губу чуть не до крови, — я на вас срываюсь. Это паршиво.

Издержки звериной натуры можно купировать воспитанием, но знатоки не рекомендуют. Можно выправить упражнениями небольшой сколиоз, но серьезные нарушения требуют не одной операции. С нами трудно, это факт. Да что говорить, с нами мало кто уживается кроме подобных нам.

— С волками жить — по волчьи выть. Эта поговорка про нас, а вовсе не метафора, — добавила я вместо пространных извинений. — Что вы так смотрите? Оборотням нередко подкидывали детей, особенно в деревнях. Сплетни, слухи, страшно, но видно же, у кого дети сытые, а у кого на ногах не держатся от голода. Так и росли — люди с оборотнями. Обычное дело.

— Вы делаете свою работу, и делаете отлично, — успокоил меня Вадим. Вышло неубедительно. — Я вряд ли смог бы найти кого-то более ответственного и знающего. Не то чтобы я много встречал оборотней, но вы прекрасно социализированы.

— Вот спасибо.

— Я захватил ключи от санатория, нужно проверить, там Лариса или ушла. Она ведь не обязательно явится на кладбище?

— Не обязательно, — вяло согласилась я. То, что Вадим не огрызнулся на меня в ответ, как это сделал бы любой нормальный оборотень, дезориентировало, а все потому, что я в последнее время редко иду на конфронтацию с кем бы то ни было. — Ее теперь здесь ничего не держит, но это если Ломакин не снял с кенотафа то, что туда за каким-то чертом приладили. Тогда Лариса останется, пока мы не принесем эту вещь на кладбище или не уничтожим ее. Все просто, если бы это все не осложняло. Почему Лариса стала настолько явной?

Вадим ответа не знал. Я не то чтобы знала — догадывалась, и мне это не нравилось, а потому делиться догадками я не торопилась. Мы дошли до машины, я положила медвежонка в багажник и долго оттиралась спиртовыми салфетками, не забывая поглядывать по сторонам, но призрак Юрия не появлялся. Как бы трудно ему ни пришлось, он справился, а на меня давило чувство долга, выполненного не до конца. Вадим тоже был бледнее обычного, даже радужка глаз потускнела, и я, скатывая использованные салфетки в подобие шара и прицеливаясь в неподалеку стоящую урну, зачем-то спросила:

— Сколько вам лет? Не по официальным документам. На самом деле.

— Семьдесят три.

Я обдумала услышанное, указала пальцем на карман, из которого торчали грязные салфетки, но Вадим мне их не отдал, выкинул сам. Сколько же в человеке положительных качеств — что может сделать сам, не делегирует другому.

— Весомо. Значит, вы несколько раз меняли… личность? Чем дальше, тем сложнее это делать, так?

Вадим улыбнулся краем губ и не ответил, но я и не ждала. Как юрист, я представляла, с какими трудностями сталкиваются не-люди в нашем слишком технологичном, все знающем мире, а как оборотень, сокрушалась, что кое-что не способна уловить ни одна камера.

Мы выехали с пустой парковки, и я обратила внимание, что Вадим включил правый поворотник, хотя нужно было налево.

— Я нашел адрес семьи Ларисы, — пояснил он негромко, поймав мой изумленный взгляд. — Не уверен, что ее родители будут с нами говорить, что они смогут с нами говорить, что они вообще что-то знают. Мне кажется, они не стали бы вешать венок на месте, где их дочь была еще жива. Но вдруг.

— Что-то взятое взаймы, — невпопад повторила я свою присказку. — Они могут знать, что Ларисе было дорого. Именно ей, никому больше. Даже для них это что-то не имело никакого значения.

Мы немного проехали по оживленной трассе, потолкались среди автобусов — ливень кончился, туристы наверстывали упущенное и отмечались во всех топовых местах, пока опять дожди не разогнали их по отелям и хостелам. На смотровых площадках были просто нереальные толпы, я подумала, что наверняка здесь не один призрак обитает, вон и венок висит — люди неосторожны и странным образом памятны. О чем должен говорить этот венок — напоминать об опасности или заставить кого-то подумать о вечном? Ни та цель не достигается, ни другая.

Вадим пропустил спешащий в город автобус и свернул налево, в живописную расщелину, и я прокляла все на свете — так мне хотелось жить, а в каком-то метре справа от меня зияла пропасть.

— Ненавижу серпантин, — взвыла я, закрывая глаза. — В самом деле, это гадость.

— Я тоже, но у меня нет выбора, — невесело фыркнул Вадим, и я приоткрыла один глаз и стала посматривать по обочинам в поисках кенотафов. Но ничего не попадалось, кроме рекламы имитации меда, порошкового вина и строительных материалов.

Навстречу нам трусил мужичок на осле, и я позавидовала обоим.

Вадим ехал по навигатору на мобильном, мы куда-то свернули, покачались на кочках с полкилометра, выбрались на грунтовку, снова пересчитали все колдобины, джип жаловался на судьбу и скрипел подвеской, а я косилась на экран с маршрутом, но не спрашивала, кой черт мы не поехали по нормальной дороге, если таковой можно назвать серпантин. Карта показывала экономию километров пятнадцать, но это по расстоянию, не по времени.

Вадим остановил машину на пустыре. Место живописное, но лысоватое, каменистое — очень подходящее место, я пристроила медвежонка на небольшом валуне и вытащила из кармана зажигалку. То ли ирония, то ли закономерность, что вещь, найденная на месте скитаний одного призрака, отпускала призрака другого.